Анна Керн: Жизнь во имя любви
Шрифт:
Нужда заставляла нашу героиню обращаться за помощью к старым знакомым, в первую очередь – к Алексею Николаевичу Вульфу.
Известно, что этот верный друг Анны Петровны, выйдя в 1833 году в отставку в чине штаб–ротмистра, поселился в имении Малинники Старицкого уезда Тверской губернии, где за ним числилось 202 крепостные крестьянские души мужского пола. Ему также принадлежали сельцо Нивы и деревни Бибиково, Сосенка (Копылово) и Негодяиха с 359 душами [78] . Изредка на непродолжительное время он выезжал по делам в столицы или в Тригорское, встречался с Пушкиным и навещал Анну Петровну. «Со времени моего приезда сюда (в Малинники. – В. С.),– записал Вульф в дневнике 8 декабря 1836 года, – я ездил два раза к матери в Псковскую губернию и по пути заезжал в Петербург. Кроме того, в 1835 году я был летом там же по делам опекунского совета
78
См.: ГАТО. Ф. 108. Оп. 1. Ед. хр. 56.
В своём поместье Алексей Николаевич в основном занимался делами по управлению имением и чтением. «Довольно однообразная, воздержная жизнь, – писал далее Вульф, – свежий воздух, здоровый климат и телесная деятельность, сопряжённая с надзором за хозяйством, предохранили меня от всяких болезней. <…> От других я совершенно отлучился – более от лени, чем по другой какой–либо причине. Поэтому я стал ещё реальнее прежнего и вовремя почти оставил идеализм, с которого прежде всё начинал. Это господствующее направление заметно и в нравственном состоянии моём. Страсти мои вещественны: я не увлекаюсь надеждами славы, ни даже честолюбия. Я почти ограничиваюсь минутным успехом. Женщины – всё еще главный и почти единственный двигатель души моей, а может быть, и чувственности. Богатство не занимает меня, и жажда его не возрастёт во мне до страсти. <…>
Занятия мои ограничивались одним распоряжением хозяйства моего. Успехи в них не соответственны ожиданиям, какие следовало бы иметь. И причины тому ясны: это лень и слабость характера. Знания в деле достаточны бы были, но исполнение недостаточно. Особенно нынешний год понёс я убытки значительные от беспечности и нерадения… Я читаю больше, чем следовало бы, романов и журналов, потом всё, что выходит из печати по части главного предмета моих занятий, но не довольно его изучаю.
На выборах дворянских нынешнего года взял я на себя обязанность непременного члена губернской комиссии народного продовольствия – место, которое не требовало много занятий, но в 14–тиклассной табели наших чинов занимало шестое место, то есть в чине полковника или коллежского советника. Я то сделал, чтобы показать, что я не чуждаюсь ни светской, ни служебной черни. И я не сожалею о том, тем более что через месяц потом этой должности, бывшей без жалованья, назначен был соответственный чину 1500–рублёвый оклад жалованья. Этот случай можно мне назвать счастливым, точно так и всё начало моей дворянской службы…»
B 1858 году А. Н. Вульф был избран членом Тверского губернского дворянского комитета по улучшению быта помещичьих крестьян и занимал в нём довольно прогрессивную позицию. Однако одно дело – рассуждать об освобождении крестьян, совсем другое – реально заниматься им. Истинное лицо этого «крестьянского реформатора» проявилось весной 1861 года, вскоре после обнародования «Положения 19 февраля». Когда крестьяне его имения после ликвидации крепостного права отказались от непосильной барщины (они должны были работать на помещика до перехода на выкуп), Вульф направил в губернское правление несколько писем с просьбами прислать к нему военную экзекуцию для того, чтобы устрашить их и принудить выполнять ренту. 29 декабря 1861 года губернское правление постановило отправить в имение Вульфа воинскую команду для усмирения крестьян. Однако исполнявший в то время обязанности губернатора Михаил Евграфович Салтыков (Щедрин) не утвердил это решение. 2 января 1862 года он поручил советнику губернского правления Д. С. Львову отправиться на место и произвести «формальное» (то есть по всей форме) следствие о беспорядках, возникших в имении. В докладе о результатах следствия чиновник признал, что барщина у помещика Вульфа действительно отяготительна для крестьян. Но дальше заступаться за крестьян стало некому – Салтыков к этому времени ушёл в отставку, а губернское правление, не решившись всё же выслать военную экзекуцию в поместья Вульфа, тем не менее признало доклад Львова «не основательным». Алексей Николаевич пожаловался «на бездействие местных властей» в Правительствующий сенат, который после долгого рассмотрения своим определением от 18 апреля 1864 года распорядился взыскать с крестьян в пользу помещика по 12 рублей с тягла за невыполнение работ в марте—апреле 1861 года [79] .
79
См.: Документы, написанные
«Последние 40 лет жизни А. Н. Вульфа, – сообщает первый издатель его дневников М. Л. Гофман, – прошли очень однообразно в заботах о хозяйстве, в удовлетворении своей чувственности и в непомерной скупости, доходившей до того, что он питался одною рыбою, пойманной им самим в речке. До сих пор (писалось в 1915 году. – В. С.)местные крестьяне сохраняют память о строгом и скупом барине–кулаке, рассказы же тверских помещиков о гаремных идеалах
A. Н. Вульфа находят себе и документальные подтверждения» [80] . Умер Вульф 17 апреля 1881 года.
80
Пушкин и его современники: Материалы и исследования.Вып. 21—22. С. 395.
А. Н. Вульф – несмотря на свою непомерную скупость – наверное, был единственным, кто не отказывал Анне Петровне в просьбе и присылал денег. 1 апреля 1871 года Мар–ков–Виноградский оставил следующую дневниковую запись:
«Добрый кузен жены Алексей Николаевич Вульф прислал ей 100 рублей (солидную по тем временам сумму. – B. С.),и мы могли расплатиться с мелкими долгами. Спасибо ему большое! Он хоть и консерватор, но исполнен доброты и честности. Он был другом Пушкина, и отчасти верен пушкинскому духу времени и не последовал за веком. Многим он был обязан моей доброй старушке и помнит старое добро».
В Рукописном отделе Пушкинского Дома находятся три письма, присланные Марковыми–Виноградскими из Лубен Вульфу.
Самое раннее послание, от 15 июля 1871 года, написано рукою Александра Васильевича:
«Спешим поделиться с Вами, многоуважаемый и горячо любимый брат Алексей Николаевич, нашею радостью… Сын наш помолвлен с очень милою особою, дочерью всеми уважаемых и любимых людей по фамилии Аксамитных… Венчаться предполагают 16 августа и тот же час приехать жить к нам из Ромнов, где живёт теперь невеста… Она умна, добра, но не хороша… Годовой доход её с аренды простирается до 600 рублей – мы обрели и очень счастливы, что можем сообщить Вам, наконец, приятное… Скажите об этом родным и пожелайте счастья молодым – не пишем больше потому, что много ещё предстоит писать, да и жара нестерпимая… Лето благодатное… Ждут урожая…
Будьте здоровы… Обнимаем Вас с чувством искренней и горячей преданности, просим не забывать нас и хоть изредка извещать о себе.
А. П. и А. В. Виноградские» [81] .
(Интересно, что вопреки принятым правилам, своё имя супруг ставит после имени Анны Петровны.)
Согласно записи в дневнике А. В. Маркова–Виноградско–го, венчание сына Александра с Елизаветой Васильевной, дочерью мирового судьи из небольшого городка Ромны Черниговской губернии Василия Фёдоровича Аксамитного и его жены Авдотьи Прохоровны, состоялось 30 июля 1871 года. Некоторое время новобрачные жили в Киеве, где Елизавета служила в библиотеке у В. Д. Рокотова за 20 рублей в месяц «со столом и квартирой».
81
РО ПД. Шифр 22922.
Другое письмо написано весной 1872 года (к сожалению, число и месяц на нём не указаны) от имени Анны Петровны, но рукою её невестки:
«Милый брат Алексей! Ты верно обо мне ничего не знаешь, а я тебе писала в Малинники, и верно ты не получил, я тебя извещала о женитьбе моего сына и рекомендовала новую дочь, которая тебе и пишет, они теперь разъезжают – она к родителям, а он в Петербург хлопотать об обещанном ему уже месте. Не подосадуй, мой друг, на меня, что я при сей верной оказии прибегаю к тебе опять за помощью, мой верный друг и моя всегдашняя опора! Помоги мне ещё раз, вероятно в последний, потому, что я очень уж на тонкую гряду раза два нынче зимой чуть было не отправилась, и одолжи, пожалуйста, в этот последний раз, вышли мне пожалуйста, 100 в Петербург на имя Констанции Петровны Де–Додт, часть я ей должна, а на остальные она подновит мой гардероб, потому, что мой гардероб мыши съели.
Адрес Констанции Де–Додт: дом Овсянниковой, Итальянская улица, квартира Тютчевых. И жилось бы мне здесь хорошо, если бы я смогла жить в своём доме, но брат не пускает, и даже оттягал и мою собственность, ту, которую мне отец завещал. Ну Бог с ним! Это за то, что я ему отдала часть свою, которую получила от бабушки. Прощай, мой милый друг! Весна так хороша, что и я тебе подобной желаю, напиши хоть словечко и прости, что я тебе надоедаю, и будь так добр, не откажи в моей просьбе и вышли как можно скорей.