Анналы Хичи
Шрифт:
Хеймат пытался ослабить воздействие Бейсингстоука, познакомив его с Пернецким, но советский маршал даже не открыл глаза, тем более не заговорил с новеньким. Выйдя из тюремной больницы, Бейсингстоук сказал:
— Зачем он это делает, Берп? Он ведь явно в сознании.
— Я думаю, у него есть какой-то план бегства. Может, считает, что если и дальше будет притворяться спящим, его переведут в какую-нибудь другую больницу, за пределами тюрьмы, и тогда он сможет попытаться.
— Не переведут.
— Знаю, — ответил Хеймат, оглядываясь. — Ну, Сирил? Не хочешь ли сегодня еще немного осмотреться?
Бейсингстоук
— О, наверно, — ответил Бейсингстоук. — А что это за здания на берегу?
— Я думаю, школа. А там маленький причал. Лагуну углубили, и сюда могут заходить небольшие суда.
— Да, я вижу причал, — сказал Бейсингстоук. — У нас был такой на Кюрасао, в стороне от большого. Для рабов, Берп. В старину, когда привозили рабов, их не проводили парадом по городу; высаживали в нескольких километрах…
— На рабском причале, — закончил за него Хеймат, — где стоял аукционный блок. Да. Пошли к детской ферме.
— Мне такие вещи не нравятся! — надулся Бейсингстоук. Но когда Хеймат без него пошел по тропе, добавил: — Но я пойду с тобой.
Детская ферма находилась внутри периметра тюрьмы, но была отгорожена от нее. Это прекрасный луг, на котором пасутся красивые коровы, и заключенным не разрешалось сюда заходить.
Хеймат забавлялся тем, как все это оскорбляет Бейсингстоука.
— Это разложение, Берп, — ворчал старик. — О, как я жалею, что мы потерпели поражение! Мы заставили бы забыть о подобных вещах. Заставили бы их орать.
— Мы и так заставили, — сказал Хеймат.
— Надо было сделать больше. Мне отвратительно думать о человеческом ребенке в матке коровы. Когда я был ребенком…
— Может быть, — вмешался Хеймат, чтобы предупредить новый поток воспоминаний, — если бы ты был женщиной, мысль о внеутробном вынашивании детей не вызывала бы у тебя такое отвращение. Беременность причиняет страдания.
— Конечно, страдания! А почему они не должны страдать? Мы ведь страдали! Когда я был маленьким…
— Да, я знаю, каково это, когда ты маленький, — сказал Хеймат, но это не помешало Бейсингстоуку все рассказать заново.
Хеймат постарался не слушать его. На острове жарко, но с моря дует ветерок. С луга доносится слабый запах скота. Там движутся машины-пастухи, измеряя температуру и проверяя состояние своих подопечных.
Хеймат считал, что такое детовынашивание — неплохая штука. Если, конечно, считать, что вообще вынашивание детей — это хорошо. Его собственные сексуальные удовольствия заключались совсем в другом, но для пары, которая хочет создать семью, это имеет смысл. Ребенка зачинают обычным способом, с игривостями и липкими добавками; Хеймат был достаточно терпим, чтобы признавать, что это привлекает большую часть человечества. Но если это доставляет удовольствие, то почему для одного из партнеров оно должно сменяться болью? Очень просто изъять оплодотворенное яйцо. Оно уже получило от своих родителей все необходимое. Спирали ДНК разделились и уже перестроились. Наследственность установлена. Шеф-повар, если можно так выразиться,
На детской ферме немного коров, потому что на острове мало семей, у которых есть в них потребность. Хеймат насчитал десять, двенадцать, пятнадцать — всего восемнадцать подменных матерей, мирно щиплющих траву, а пастухи совали в них термометры и заглядывали им в уши.
— Отвратительно! — прохрипел Бейсингстоук.
— Почему? — возразил Хеймат. — Они не принимают наркотики, не курят, не делают ничего другого, чем женщина может повредить ребенку. Нет. Если бы мы победили, я сам ввел бы эту систему.
— А я бы нет, — сказал с удовольствием Бейсингстоук.
Они улыбнулись друг другу, два старых гладиатора, понимающих, что последний бой так никогда и не произойдет. Старый дурак, думал Хеймат утешительно. Конечно, от него тоже пришлось бы избавиться… если бы революция победила.
— Берп, — сказал Бейсингстоук. — Смотри.
Одна из матерей замычала. У нее измеряли температуру, но пастух, по-видимому, держал термометр неудобно. Корова высвободилась, отошла на несколько шагов и снова начала пастись.
— Он не шевелится, — удивленно сказал Хеймат.
Бейсингстоук оглядел пастухов на детской ферме, потом посмотрел на садовников ниже по холму, на отдаленных рабочих на тропе. Все застыли неподвижно. Не слышно было даже шума винтов тележек на воздушных подушках.
Бейсингстоук сказал:
— Они не движутся, Берп. Все мертвы.
Пастбище детской фермы находилось на самом краю тюремной территории. Дальше начинался крутой спуск, и Хеймат посмотрел на него с отвращением. Если ты старик, то старик, несмотря на все замены тканей и костей.
— Если спустимся, — сказал он, — придется возвращаться.
— Неужели? — негромко спросил Бейсингстоук. — Ты только посмотри.
— Подача электроэнергии прекратилась, — пробормотал Хеймат. — Сейчас исправят.
— Да. И тогда мы упустим возможность.
— Но, Бейсил, — разумно заметил Хеймат, — допустим, подвижные машины перестали действовать, но ведь барьеры на месте.
Бейсингстоук внимательно посмотрел на него. Он молчал. Просто отвернулся, приподнял проволоку, удерживавшую скот на пастбище, и нырнул под нее.
Хеймат раздраженно смотрел ему вслед. Охранники, конечно, через несколько мгновений вернутся. И если даже эти мгновения продлятся достаточно, чтобы заключенные смогли пересечь луг, то, что он сказал о барьерах, остается верным. Ведь не охранники удерживают заключенных в тюрьме, а сложные и непреодолимые электронные барьеры. Три последовательных состояния: боль, оцепенение, смерть. Трудно миновать первый барьер и почти невозможно — второй. И бессмысленно, потому что существует и третий. Он говорил себе, что Бейсингстоук просто не знает, у него нет опыта. А у Хеймата есть, он уже пытался. Ему удалось преодолеть линию ужасной, останавливающей сердце боли, но он тут же потерял сознание на второй линии и пришел в себя в постели. И увидел улыбающегося охранника.