Аннемари и капитан

Векен Карл

Вообще-то ребята должны были бы относиться к учителям с уважением, ведь они трудились не покладая рук — стучали молотками, чинили школу. Когда осенью надо было законопатить окна и заклеить их бумагой, они не уходили домой даже ночью. В один жутко дождливый, ненастный день — это было воскресенье — дождь проник сквозь дырявую крышу, и всю школу залило до самого подвала. На всех этажах стояли лужи. Наши учителя работали день и ночь, пока не привели школу в порядок. Старшие ребята им помогали, но многие очень радовались, что нет занятий.

Когда годами не учишься или

приехал из нацистского лагеря для детей, не так-то легко вдруг сразу начать ходить в школу. Поэтому со старшими ребятами была просто мука. Конечно, не все старшие были такие. Многие поддерживали учителей и хотели поскорее наверстать то, что пропустили из-за войны. Но были и другие. Я хорошо помню Фрица Хольтхауза. Это был жуткий сорвиголова. Он учился тогда в шестом, но был очень сильный и потому водил знакомство с ребятами из восьмого.

Фриц Хольтхауз был главарём настоящей банды. Никто не мог с ними справиться. Даже директор Гермес. Даже полиция. А уж о родителях и говорить нечего. Мальчишки совершали кражи со взломом.

Уже в первые дни наших школьных занятий у меня вышло столкновение с этой бандой. Я встретился с ней в туалете: в полном составе она прогуливала урок. Фриц Хольтхауз показал мне настоящий револьвер. Он зарядил его, приложил к моей груди и спросил:

— Ты за Гитлера?

Меня охватил страх. Фриц Хольтхауз стал мне грозить:

— А ну, давай поразмысли! Гитлер жив. У меня с ним связь. Мы его последний батальон.

Вот какую чушь он молол. Я убежал. На перемене я всё рассказал Боксёру и Деревянному Глазу.

— Что? — сказал Деревянный Глаз. — Он целился в тебя из револьвера? Ну-ка пошли!

Мы пошли к директору Гермесу. Он говорил по телефону, но, узнав, в чём дело, тут же прервал разговор и позвонил в полицию. Полиция нашла у ребят из банды много револьверов и другого оружия. Директор Гермес долго разговаривал с ребятами и с их родителями. Но это ещё не значит, что все они сразу исправились.

После рождественских каникул мы узнали страшную новость. Умерла фрейлейн Штайнхен. Наши родители горевали вместе с нами. Матери сплели большой венок из еловых веток. Делегация учеников пошла на похороны. Мы тоже пошли — Боксёр, Деревянный Глаз и я.

К нам пришла новая учительница. Молодая. Мы были очень рады, когда её увидели.

— У меня вы многому можете научиться, если будете внимательны, — сказала она. — Я говорю на трёх языках: по-английски, по-французски и по-немецки. — Потом она рассказала нам про Европу.

— Там мы живём, — сказала она в заключение.

Боксёр поднял руку:

— Фрейлейн, ведь это неверно! Мы живём в Берлине. Это не там, в Европе, а тут, возле города Тельтова.

Фрейлейн Будов рассердилась:

— Что за глупости! Надо же быть такими глупыми! Вы никогда не перейдёте в старшие классы!

Тут я встал:

— А фрейлейн Штайнхен говорила как раз наоборот! И очень часто нас хвалила!

Теперь она разозлилась не на шутку:

— Таких наглых детей я вообще никогда ещё не видела! Нет, я у вас надолго не задержусь!

Мы были очень разочарованы

в фрейлейн Будов и решили теперь дерзить ей по-настоящему. На другой день она велела нам повторять хором: «Англия, Франция, Испания, Италия…», и под конец мы так гнусавили, что она на нас наорала. И ещё мы ничего не понимали из того, что она рассказывала. Нет, она и представления не имела, что такое первоклассники и как им надо всё объяснять.

Через неделю господин Гермес привёл к нам другого учителя. Фрейлейн Будов перешла в старшие классы.

Фамилия нашего нового учителя была Вольтерс. Он попросил рассказать ему всё, что мы до сих пор выучили. И очень хвалил фрейлейн Штайнхен. Тут мы сразу поняли — это наш друг.

Учитель Вольтерс был ещё молодой. Но он быстро подружился с нашими родителями. А получилось это так. Он велел родителям прийти вечером в школу и вместе с ними вырезал и склеил из бумаги и картона большие кассы для букв. Теперь мы могли составлять любые слова. Так мы научились читать, хотя букварей у нас не было. В тот вечер пришли не многие — всего пять человек. Моя мама тоже пришла. И всем им это очень понравилось. Когда господин Вольтерс в следующий раз попросил прийти родителей, пришло уже человек сорок. Теперь у всех ребят в нашем классе были красивые кассы для букв, и вся школа удивлялась, откуда мы их взяли.

С тех пор родители часто приходили помогать учителю Вольтерсу. Они радовались, что мы быстро учим буквы и вообще делаем большие успехи. Когда учитель Вольтерс в конце учебного года выставил нам отметки — ещё не в табель, а просто на листок, — он и родителям поставил отметки за их помощь. Моя мама получила четвёрку. А мама Деревянного Глаза — единицу. Она была этим очень задета и даже рассердилась. Но зато стала ходить на все родительские собрания. А это было для неё не так-то просто — ведь у неё восемь детей!

А теперь я расскажу — наверно, давно пора! — как Деревянный Глаз и Боксёр получили свои прозвища. Я ведь, кажется, уже говорил, что Боксёр лучший ученик у нас в классе. Или не говорил? Я тоже был тогда одним из лучших. Только ещё немного хромал по арифметике. А Деревянный Глаз — ну, уж он как-нибудь да вылезал всякий раз вместе с нами. Ему всё давалось легко, только вот с домашними заданиями он не ладил.

В самом конце учебного года учитель Вольтерс привёл однажды к нам в класс большого мальчика. Ему было десять лет, но он не умел ни читать, ни писать. Во время войны он не ходил в школу. У нас в классе уже был один восьмилетний, с которым случилось то же самое.

Новенького звали Клаус Хармс. Мы смотрели на него с удивлением.

На первой же перемене он произнёс речь:

— Я ваш Клаф, — сказал он. — Это значит классный фюрер. Мне нужны два адъютанта. Вон ты там, Деревянный Глаз, и вот ты!

Деревянный Глаз ходил тогда в школу с ячменём на глазу. Глаз у него сильно опух. Вид был устрашающий. Может, поэтому тот и выбрал его в адъютанты. Вторым адъютантом он назначил восьмилетнего.

Деревянный Глаз крикнул:

— Какой я тебе Деревянный Глаз? И адъютантом твоим быть не хочу!