Аннемари и капитан
Шрифт:
Школьный двор замелькал у меня перед глазами — такое бешенство меня охватило. Я расхохотался.
— Кукломаз! — кричали девчонки. Теперь это была у них развесёлая игра.
Когда я вошёл в класс, на доске было написано:
«Капитан Пауль размалёвывает кукол и бьёт маленьких девочек!»
Почерк Аннемари. Мне пришлось самому стирать это тряпкой, потому что я был дежурный. Не хватало ещё, чтобы учитель увидел.
На каждом уроке я принимал твёрдое решение: «На этой переменке
На большой перемене мне до того было тошно — будто в горле какой-то ком застрял. Но я независимо улыбался и делал вид, что выкрики девчонок меня вообще не касаются. С Аннемари я был груб и развязен.
Сегодня же после школы напишу ей письмо, решил я и немного успокоился.
— Что это у тебя вид такой сердитый? — спросила меня мама. — Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего. Думаешь, у капитана футбольной команды мало забот перед финалом?
— А кто выиграет?
— Мы.
— Тогда тебе надо бы смеяться, а ты ходишь как в воду опущенный. Лицо — будто кислятины наелся.
Я сделал попытку улыбнуться, чтобы мама ничего не заметила. Но настроение у меня и вправду было весьма кислое.
Пять раз я принимался писать письмо и снова рвал его — всё в нём было не так: то слишком грубо, то слишком мягко, то вообще ерунда какая-то. Настоящее дружеское письмо никак не получалось. То, что я думал на самом деле, я написать не мог. И я злился на себя всё больше и больше. Вот тут-то и пришёл Гансик.
— У меня есть подарочек для «Принцессы», — сказал он и показал мне маленькую фарфоровую куколку — наверное, у сестры стащил. — Давай пошлём ей по почте!
Куколка была без одежды, а потому мы подрисовали ей фантастический наряд, размалевали лицо, будто она клоун, привязали на ручки и ножки разноцветные бантики и положили её в коробочку.
— Нужно ещё письмо написать, — сказал Гансик, — знаешь, такое, с подковыркой!
Я написал нахальное, глупое письмо и положил его в коробку. Сердце у меня билось сильнее обычного — я и сам понимал, как плохо поступаю. Но остановиться всё равно уже не мог.
Мы надписали адрес, потом написали кому:
«Фрейлейн Аннемари».
Уходя, Гансик взял коробку с собой, чтобы отправить бандеролью.
Как только я остался один, мне стало стыдно, что я так и не нашёл никаких хороших слов для Аннемари. Я побежал догонять Гансика, но он уже сдал бандероль в окошко почты.
— А зачем тебе опять понадобилась коробка?
— Да так. Мне ещё там кое-что смешное в голову пришло, — сказал я с кривой усмешкой. — Пусть не воображает…
Всё мне опротивело. Фриц вообще со мной не разговаривал, а с Аннемари разговаривал слишком уж весело. На тренировке на другой день она
— Пора тебе, капитан, извиниться перед Аннемари, — бросил мне Фриц через плечо.
Они, смеясь и болтая, покинули поле. Я готов был сам себя отлупить от злости.
«Да, — думал я, — без радости человек жить не может. Сегодня же вечером пойду к ней. Но и она могла бы держаться не так уж неприступно. Всё-таки я её старый друг и вообще капитан команды. Неужели она всё, всё забыла?»
Я бы и поверить не мог, что она умеет смотреть так презрительно и равнодушно. Словно холодным душем обдает.
— Воображала, и всё тут! — бубнил Гансик. — Девчонки — они все такие!
Но на этот раз я собрался с духом и возразил ему.
Гансик тут же со мной согласился.
— Ну да, вообще-то она, конечно, исключение, но в данном случае…
Дома мне сказали, что пришла бандероль. «Господину такому-то». Я сразу узнал прямой красивый почерк Аннемари. Гансик точно так же, как и я, умирал от нетерпения. В посылке оказалась всё та же фарфоровая куколка. Бантики на её руках и ногах были изрезаны в конфетти. Мое письмо, разорванное на мелкие кусочки, лежало тут же.
— Ну вот, сам видишь, — презрительно хмыкнул Гансик, — все они такие. Воображалы!
А ещё мы нашли там записочку:
«Не ходи надутый, как индюк, а то лопнешь!»
И тут я принял решение: играть в финале так, чтобы обо мне заговорил весь город. Уж тогда-то…
Наш «Союз четырёх» распался.
Мы с Аннемари проходили друг мимо друга, не замечая друг друга.
— Ты что, поссорился с Аннемари? — спросила меня мама. — Почему она к нам не заходит?
Мама её любит.
Я скрыл моё огорчение и сухо ответил:
— Да я её и видеть-то не хочу… Глупа, да ещё воображает!
— Нет, вы только послушайте! — сказала мама с какой-то странной улыбкой. Неужели она меня раскусила? — К девочкам надо относиться по-рыцарски!
Я готов был разреветься. Но я утешал себя мыслью о финале: вот я вам всем покажу, на что я способен! Каждое утро я ощупывал мускулы, подтягивался, прыгал… Я был в форме как никогда. Я заметил, что Фриц поглядывает на меня с удивлением. Но он не говорил ни слова. Он тренировался в прыжке за мячом, летящим в ворота, и был тоже в великолепной форме.