Ансаровы огни
Шрифт:
Каждый думал: «Как ни тяжко горе, не век горевать. Нет печали, у которой бы конца не видали». И никто не догадывался, что горе Уралги без дна.
И хоть были это родные места Уралги и люди ее любили, потекли для нее дни холодные, как осенние дожди. Даже сына своего по-матерински она не ласкала. Люльку качает, песни грустные поет, а сама все смотрит вдаль и думу думает. Пало ей на ум, что не поняла она Ураима. И случилось это, когда она еще только-только вернулась к людям.
Было у нее обыкновение ночами возле коша гулять. И вот однажды, то ли ей почудилось, то
От этих мыслей места себе не могла найти Уралга.
Духи всесильные, сама Земля-матушка и добрый Горный Батюшка не разгадали, что случилось с Ураимом, а Уралга сердцем своим любящим ухватилась за истину.
Давно бы устремилась снова Уралга на поиски мужа, да взглянет на сына — и застынет на месте.
Совсем не стало сладу с собой после того, как Уралга порылась и нашла в вещах забытое золотое веретенце. Когда-то оно вывело ее к любимому. Может, сослужит службу оно и во второй раз?
Откуда было знать бедной женщине, что чудесный подарок Горного Батюшки теперь ей ничем не поможет. В горе и ярости разорвала Земля его золотые нити; легли они под завалами разорванной цепью, когда-то невидимо соединявшей два любящих сердца. Теперь, чтобы встретиться Ураиму и Уралге, нужно было бы идти перемешанными пещерными ходами и выходами, горами и ущельями, собирая по крупицам и малым обрывкам золотую нить. Загадала Земля: если когда-либо люди трудом великим восстановят ее, вернет она им свое расположение. И тогда наверняка любящие сердца — пусть не Ураим и Уралга, а другие — встретятся и будут любить и доверять друг другу вечно. Ничего этого не знала Уралга, но собралась в дорогу.
Поклонилась она людям кочевья, бережно сына в руки пастухам, как родным братьям, отдала.
— Пойду искать Ураима, — сказала она и к пещере снова направилась.
Вновь кричали, но уже печально люди:
— Уралга! Уралга! — Конец ее имени тонул в гомоне людского шума.
А она, еще раз поклонившись людям по древнему обычаю своего народа, будто растаяла в пещере. С той поры гора, возле которой Уралга жила и в пещеры ушла, так и зовется Уралгой.
Дальше наш сказ про Урала будет.
Говорят, кто людям делает добро, тот всегда имеет рядом друга. Не обманулась Уралга в думах, отдавая пастухам свое дитя. Всем кочевьем люди Урала воспитали. Научили его подчиняться своим неписанным законам. Отважным быть. Добрым к людям. Старость уважать. Потому, если случалось горе с кем, первым на помощь приходил Урал, хоть еще сам малым был. Друга в беде ни на охоте, ни на пастбищах не оставлял. Жил Урал с названой матерью, потерявшей и мужа и сына. Ей пастухи отдали его, когда ушла Уралга. Она вскормила своим молоком Урала. Была его названая мать когда-то верной подругой Уралги.
Всего пятнадцать весен прошумело над головой Урала, а он уже, как
Была у Урала верная собака, как и конь. Один раз на охоте она на человеческий костяк его навела. Костяк лежал под камнями, промытый дождями и водой из родника. Мертвой рукой он сжимал охотничий нож в поржавевших ножнах. Вспомнил Урал рассказы стариков и подумал, не его ли отец перед ним лежит.
Выкопал яму Урал, похоронил его и домой воротился.
А когда названой матери Урал рассказал об этом, она повертела в руках нож, покачав головой, промолвила:
— Нет, это не твой отец. На рукояти того был редкий красный камень.
И, усадив Урала возле себя, она рассказала все, что знала об отце и матери и золотом веретенце, которое, как слышала от стариков, мать Земля дарит только тем, кто свою землю и народ крепко любит да верное сердце имеет.
— Вот такое сердце было и у матери твоей, — сказала напоследок названая мать и, вытащив из заветного сундучка простой кожаный мешочек, подала его Уралу. Поглядел Урал, что было в мешочке, и спрятал его в юрте под кошмой, где он хранил по одному зубу от каждого зверя, убитого на охоте, — для счета, как делали все охотники тогда.
Не раз доставал он кожаный мешочек, подолгу вглядывался в россыпь камней, как будто хотел увидеть в них отражение матери своей, но камешки нежным цветом горели, переливались и молчали…
Шайтан, узнав о молодом сыне Уралги, задумал и его погубить, а главное — завладеть кожаным мешочком. Не хотел, чтобы кто-то из людей владел такими богатствами.
И вот как-то раз в кочевье зашел странник — древний аксакал. Держал он путь из далеких стран. Что ни говори, аксакал был желанным гостем в ту пору. Стар и млад пришли послушать старика, его рассказы и песни. Он пел о далеких странах, о разбойниках удалых, владеющих несметными богатствами, о чудных красавицах, томящихся в неволе…
Слушал аксакала и Урал. И не выдержал. Нарушив обычай дедов и отцов, тут же сказал аксакалу, когда тот кончил петь:
— Хотя ты выдаешь себя за друга нашего, но поешь для нас чужие песни. Они нам не нужны. Твои слова покрыты льдом, хоть ты стараешься их покрыть ароматом сока сосен. Прости меня, аксакал, что юность учить тебя собралась, но нас ты от родной земли не оторвешь, в чужие страны не заманишь. И какие бы ты ни пел сладкие песни о красавицах далеких стран — у нас есть свои. Иди туда сам и наши сердца не тревожь!
Онемели все от таких слов Урала. Ведь аксакал — самый почетный гость. Он мог тут же самолично за дерзость речи ударить посохом юнца. И только было собрались старики, зашумев в испуге от слов Урала, остановить его, посмотрели на аксакала и увидели, что глаза у него злым огнем пышут, точь-в-точь, как у того незваного гостя, что к кошу Уралги на черном коне приезжал.
Вскочили старики и возмущенные хотели обрушить свой гнев на аксакала, а на его месте уж один курай на кошме лежал. Словно испарился старик, как вода из казанка.