Антарктида

Бурылов Дмитрий

VIII

Поскольку рапорт касался угрозы суверенитета, он в тот же день был доставлен в верховный совет, обрастая по пути множественными экспертными заключениями. Угрозу однозначно признали высочайшей. Версии решения пока сводились к трём вариантам.

Первый: немедленно устранить уязвимость, Версальского отключить любыми средствами, в крайнем случае, выдав родственникам тело, наградив посмертно званием Героя России за проявленную отвагу, верную службу и героическую жертву на посту. Все детали строго засекретить.

Второй: провести специальную операцию по спасению сознания Версальского или

того, что от него осталось. Затем устранить системную уязвимость. Все детали строго засекретить.

Третий: провести референдум для внесения изменений в протокол сети, извлечь сознание Версальского или то, что от него осталось. Затем устранить системную уязвимость. Засекретить все детали, касаемо устранения системной уязвимости.

Все Члены Совета во время заседаний находились в режиме инкогнито, а документация велась в отдельной форме, дабы ещё сильнее обезопасить дело со всяческих сторон. Система ознакомила участников заседания с докладом капитана Сироткина и младшего администратора Ильина и первоначальными вариантами решения, и, пока участники ещё подтягивались, аперитивом к плотному обсуждению стала фамилия нашего героя.

– Версальский, простите?

– Право, я тоже поражен, ещё не бывало таких…

– Хм… И какие же культуры он, интересно, намерен взрастить?

– Н-да, гражданин, претенциозен, если только не тролль!

– Сменил восемь лет тому назад, вместе с именем. Величали Бесхлебников Антон.

– Нет, г-м, Любомир, я ещё понимаю, но Версальский… Смех и грех!

– Взял бы хоть… – Царёв! Ну, Королёв, Князев, да хотя бы… – Барской.

– Ха-ха, давайте отдадим должное парню, что не Брест-Литовский.

– Слишком. Слишком умно! И было бы явно. А тут, понимаете, намёк на западничество, который можно скрыть под маской пафоса…

– Ну позвольте, а взял бы он, скажем, Софийский? Мы бы смотрели иначе. Имперский патриотизм, не находите?

– Взял бы… Тут, понимаете, имперский, но не патриотизм.

– Знаете, соглашусь, звучит пуще любой из наших. Абсолютно нахально, господа.

– Абсолютно, товарищи… Это какого размера замашки!

– А я говорю: во всей России отродясь таких не бывало!

– А мне нравится. Смелый… Смелый, надо признать, выбор.

– Дерзкой…

– Да какой… – безвкусица!

Предварительно система уже знала, что Верховный Совет находился в затруднительном разногласии, поскольку, когда прислала уведомления его Членам о срочном заседании, ознакомив их с предметом, считала реакции и спрогнозировала варианты развития. Дело хоть и являлось на первый взгляд пустяковым, но при практическом рассмотрении слишком уж много интересов затрагивало, поскольку исполнение производства по нему можно было обернуть очень разными сторонами. Одни уже видели в нём исключительную государственную опасность, другие позитивную возможность. Одни считали инцидентом сугубо внутреннем, другие прочили мировой масштаб. Одни настаивали на строгой секретности, другие предлагали опубличить. Одни оборачивали его в сплошные убытки, другие в перспективу приобретений. Наконец, одни считали поступок Любомира геройством, полезным в развитии и укреплении суверенитета, другие – наглым нарушением правил, повлекшим только неприятности. Были и третьи, которые взвешивали.

Дискуссия в России исторически строилась так, что какие бы мнения ни высказывались, важным было именно взвешивание. Дискуссии, дабы не допускать её засилья, отводилась чисто техническая

роль сбора мнений и их веса для принятия некоего решения, трактуемого интересами. Те, кто эти интересы по истине понимали и могли удовлетворительно служить им с полной отдачей и становились третьими. Вопреки распространённому убеждению, верховный правитель в России, отнюдь не деспот и законотворец, а третейский судья, вынужденный взвешивать и удовлетворять самые полярные взгляды общества. Именно за этим, по легенде, древние народы призвали первых князей – с остальным они справлялись и самостоятельно, а вот урегулировать разно-племенные интересы не могли. По тем же причинам спустя восемь веков наследники трона в династии Романовых перестали брать в жёны девиц из русских родов. Не изменились устои и ещё спустя три с половиной века.

Российская система власти тем и остаётся уникальной по сей день, что из известного властного треугольника: закон – сила – суд. Наверху в ней всегда стоит суд, который посредством силы управляет законом, таким образом регулируя власть в стране. А Государь имеет три инструмента: суждение, присуждение и осуждение. Система ломается, когда судья оказывался слаб, будучи не способным держать в руках эту тройку, и – наоборот – покорно несётся вперед, найдя умелого правилу. От Государя же по законам судебного жанра требуется здравомыслящая беспристрастность, какая только может осуществляться в его положении, что зачастую обрекает его на одинокую отчуждённость, читаемую со стороны за высокомерие, что, как правило, редкому правиле служит причиной для большой любви среди множественных интересантов, главным образом действующих через втирание в доверие. И – вновь, наоборот – судьба и свита играют с Государём и Государством шутку ещё более жестокую, если он этого единственного простого, казалось бы, требования не соблюдает.

Тем временем, тема аперитива исчерпала себя, и собравшиеся полным составам Члены Совета перешли к основному вопросу.

– Выступаю прямо: считаю дело не значительным… Уязвимость немедленно устранить. Тело отключить. Меры безопасности усилить.

– Соглашусь, но позволю добавить: кадр ценный. Отключить тело – успеется. Если сознание Версальского живо, он знает то, чего не знает никто из нас. Его практические способности были бы полезны интересам нашей страны.

– Присоединюсь и добавлю: ежели оно живо, то Версальский представляет и опасность. Каждый миг, пока тело подключено, он может учинить всё, что угодно.

– Господа, я изучил послужной список – он идеален. Гражданин со странностями, но служит отлично.

– Вы уверены, что служит, а не служил? Этот его поступок явно эксцентричен и эгоистичен.

– Может, обнародовать, как считаете?

– Я бы и у союзников запросил прецеденты, сталкивались, небось. Пускай делятся опытом – наши соглашения подразумевают возможность сотрудничества по таким вопросом.

– Выступаю решительно против! Нам не нужна никакая помощь третьих стран. Этим мы только покажем свою слабость. Не нужно и делиться с ними задарма найденной уязвимостью. Пускай сами совершенствуют свои системы – наоборот, мы можем и должны воспользоваться их, потенциально, аналогичными уязвимостями. Не нужно ничего опубликовать – баламутить народ!
– , делать из юноши героя, романтизировать, потому что появятся последователи…

– Верно. Уязвимость устранить – оставить только служебный вход. Создать специальную группу таких камикадзе, которые осознанно будут идти на подобный риск, потому что узнать, что там и какие это возможности, нам необходимо, но только под грифом строгой секретности.