Анти-Ахматова

Катаева Тамара

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 352

Ну почему же подлость? Да вроде с той же самой падучей он и без Анны Григорьевны писал. Может, делал это не для того, чтобы «оставить что-нибудь детям»? А Пруст писал с астмой, тоже без детей да и даже без жены — и даже без необходимости себе самому что-то зарабатывать… Где же были те подлецы, которым мы обязаны? Или, может, писатель все-таки пишет не для чего-то, а почему-то, неведомому Анне Ахматовой?

«Я

всегда за развод» — имеется в виду, что она за то, чтобы Пушкин развелся с Натальей Николаевной, Блок — с Любовью Дмитриевной. Она за такой развод. Ну, еще неплохо, если какой-нибудь богатый и чиновный писатель разводится с заевшейся женой, это тоже приятно. А еще за какой развод ей быть? У нее самой случаев показать свою позицию в данном вопросе не было: не с кем было разводиться. Только с Гумилевым: до развода дошло с ее подачи. Его более ранние намерения развестись не были доведены до конца — не сошлось с дамами, ради которых развод бы затевался. Так удачно выпали карты. Ну а самой Анне Андреевне больше о разводе говорить ни с кем не приходилось: на ней никто больше не женился. Не стал милым мужем, так сказать.

Бог есть Любовь. Слил Любовью — но человек должен быть к ней способен (Анна Ахматова не была способна) — пусть даже великого человека с мелочной, циничной, разрушительной женщиной, некрасивой — и образовалась неразделимая амальгама, гармония по Божьему замыслу — и никого не волнует, какой ширины была спина у Любови Дмитриевны Блок. Анна Андреевна Ахматова думает, что сможет разрушить созданную Божьим промыслом пару силой своей злобы.

Была ли красива Любовь Дмитриевна Блок? Ну, это привычная и хорошо разработанная Анной Андреевной тема. «Она была похожа на бегемота, поднявшегося на задние лапы. Глаза — щелки, нос — башмак, щеки — подушки. Ноги — вот такие, руки — вот этакие». Когда-то мне Анна Андреевна говорила, что у Любови Дмитриевны была широкая спина. Я напомнила ей об этом. Ответ был мгновенный. «Две спины», — сказала она.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 203

О «снежной деве», Наталье Волоховой.

Кто видел ее тогда, в пору его увлечения, тот знает, как она была дивно обаятельна. Поразительна была улыбка, сверкающая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка. Кто-то сказал тогда, что ее глаза, вспыхнув, рассекают тьму. <…> Но странно: все это сияние длилось до тех пор, пока продолжалось увлечение поэта. Он отошел, и она сразу потухла. Таинственный блеск угас — осталась только хорошенькая брюнетка.

М. А. БЕКЕТОВА. Воспоминания об Александре Блоке. Стр. 78

М. А. Бекетова — это родная тетка Блока, из той самой презренной и низменной ипостаси Блока «мужа Любы, племянника Бекетовых». Эта племянникова тетка поняла такую простую вещь, что лирика поэта — это не рифмованные 90-60-90, а что-то более тонкое,

а Анна Андреевна Ахматова этого не поняла и до конца жизни продолжала с возмущением расставлять руки, показывая точные размеры неподходящих муз.

Она говорила о его жене, Любови Дмитриевне Менделеевой: «У нее была вот такая спина, — показывала, широко разводя руки — большая, тяжелая, и грубое красное лицо», — и возникала Муза таможенника Руссо. Но Блока не убавлялось, а прибавлялось. А спина и щеки, которых он не видел, во всяком случае, не видел как поэт, дают представление об угле, под которым его поэтический взор был обращен к действительности.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 106

Почти такой же у нее словарь и для Ларисы Рейснер: сразу видно, что именно она считала в своей внешности беспроигрышным: рост, стройность, точное лицо. Только вот так и хочется показать ей язык: любили и подавальщиц. Так любили — как не любили Анну Андреевну никогда.

Я спросила: была ли Лариса так красива, как о ней вспоминают. Анна Андреевна ответила с аккуратной методической бесстрастностью, словно делала канцелярскую опись: «Она была очень большая, плечи широкие, бока широкие. Похожа на подавальщицу в немецком кабачке. Лицо припухшее, серое, большие глаза и крашеные волосы. Все».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 34

Она осуждала Блока не за любовь к жене, а за обожествление, возведение в ранг Прекрасной Дамы «круглой дуры» (так она именовала Любовь Дмитриевну).

Ирина Грэм — Михаилу Кралину.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 40

Формула корректного обожествления усложняется: к замерам 90-60-90 прибавляется еще некий фиксированный IQ.

Автор монографии о Модильяни отмечает «несправедливость и рискованную неполноту в характеристике», данной Ахматовой Беатрисе X, многолетней подруге Модильяни. Ахматова с Беатрисой была, естественно, незнакома, но возмущается тем, что та позволяет себе писать о Модильяни «Perle et pourceau». Ахматова дидактически замечает:

И едва ли дама, которая называет великого художника поросенком, может кого-нибудь просветить.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 10

Вот такие прямейшие причинно-следственные связи.

Ахматову, правда, никто не спрашивает. Несанкционированно влюбляется Пастернак.

«Все кругом с самого начала видели, что она груба и вульгарна, но он не видел, он был слепо влюблен. Так как восхищаться решительно нечем было, то он восхищался тем, что она сама моет полы».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 101