Анти-Ахматова
Шрифт:
К. И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1930–1969. Стр. 490
Значит, опять мне на старости голодный год. Я не вижу никаких просветов в моей стариковской жизни. В сущности, я всю жизнь провел за бумагой — и единственный у меня был душевный отдых: дети. Теперь меня ошельмовали перед детьми, а все, что я знаю, никому не нужно…
К. И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1930–1969. Стр. 174
Почему никто не говорит о Катастрофе?
Но он настал, тот день,
Г. Л. КОЗЛОВСКАЯ. «Мангалочий дворик…» Стр. 396
Вот уж расцвет чаяний! И не видели вовсе, и лежала за закрытыми дверями — а знают, и как лежала, и куда она глядела, и была ли безмолвная, или молвила что.
Зощенко и Ахматова были исключены из Союза писателей. То есть обречены на голод.
Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 243
Это Ахматова диктовала Аманде Хейт. Никаких реальных неудобств, однако, это исключение ей не создало.
29-ого позвонили и велели прийти за ахматовской карточкой. Дали рабочую карточку за весь прошедший месяц.
И. Н. ПУНИНА. Сорок шестой год. Стр. 470
Это было в сентябре. Постановление — в августе. Всего реального наказания было — ЗАДЕРЖКА с привилегированной карточкой на две недели. Ну а ее к этому времени уже завалили карточками почитатели, кормили знакомые.
Хотя книги Ахматовой, вопреки постановлению, печатались несколько десятилетий многотысячными тиражами…
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 668
22 сентября 1946 года.
С. К. Островская: Пьем у Ахматовой. <…> А. держится прекрасно и, пожалуй, даже бесстыдно. «На мне ничто не отражается».
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 45
Однако надо и красиво сказать:
Подведя меня к газете, прикрепленной к доске, сказала: «Сегодня хорошая газета, меня не ругают». «Скажите, Фаина, зачем понадобилось всем танкам проехать по грудной клетке старой женщины?»
Ф. Г. РАНЕВСКАЯ. Дневник. Стр. 48
Гонений реальных, кроме тех, что известны — а всего-то и было, что объявлено: стихотворения Анны Ахматовой не являются зовущим вперед образцом коммунистического поэтического задора — А ОНА СЧИТАЛА НАОБОРОТ? — никаких не воспоследовало.
4 сентября 1946 года А. А. Ахматова и М. М. Зощенко были исключены из Союза писателей. Однако с голоду умереть им не дали. «По высочайшему», очевидно, повелению — обоим разрешили
Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 134
А может, и без «высочайшего» повеления.
Б. Пастернак — письмо жене:
Я добился того, что Анне Андреевне дадут работу во всех издательствах.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 57
Хотя это вообще-то поклонники Ахматовой считают Голгофой — переводы. Она скорбела, что «Правда» отклонила ее стихотворение «Я к розам хочу…».
Февраль 1948 года.
Л. В. Шапорина:
«Московский Литфонд предложил ей санаторию и 3000 рублей. Я очень советовала ей воспользоваться этим предложением и поехать».
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 54
3 апреля 1948 года. А. В. Любимова посетила АА. А.А. показала ей альбом своих фотографий. «Она получила медаль «За доблестный труд».
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 56
На этом можно закончить о гонениях?
Ахматова с юных лет усвоила, что литература — это прежде всего карьера, успех, а не творчество.
Литературную дрязгу она называет трагедией. «Последняя трагедия Анненского» — ее статья: о главном событии в литературной биографии Иннокентия Анненского.
Суть статьи в смерти немолодого поэта, пережившего потрясение, когда его первую большую публикацию в «Аполлоне» легкомысленно сняли, заменив подборкой стихов Черубины де Габриак, то есть Е. Дмитриевой и М. Волошина. «Анненский был ошеломлен и несчастен. И через несколько дней он упал и умер на царскосельском вокзале».
Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 294
Может, впрочем, это она возводит напраслину на заслуженного поэта: как-никак Черубина де Габриак — ее соперница в романе с Гумилевым. На Черубине хотел Гумилев жениться, стрелялся — и вынужден был утешиться Анной Горенко.
Анна Ахматова вешает на Черубину (предварительно растоптав, конечно, как личность в других мемуарах) и вину за смерть Анненского.
В случае Зощенко и Ахматовой все обстояло гораздо более конкретно. Вне зависимости от меры таланта они были официальными статусными советскими писателями. И вот потеря этого положения — в этом была их трагедия. Отстранение от читателя? — не смешите меня! — Ахматова не заметила ни отлучения Корнея Чуковского от детской аудитории, ни Пастернака: его зло одернула (он, правда, не нуждался — писал стихи): «Почему же он не черпает силы в гонениях?» А вот лишение номенклатурных привилегий — это действительная трагедия. Смерть чиновника.