Античные цари
Шрифт:
Аттическая земля, наконец, оказалась полностью очищенной от заговорщиков и от крепко связанной с ними самой разнообразной нечистью.
Однако желанный явно покой старый царь обрел совсем ненадолго.
Не успел он прийти в себя, не успел, как следует, уже с помощью сына наладить государственные дела, – как произошло еще одно событие, которое повергло Афины в самое мрачное состояние.
Началось все с того, что молодой царевич, выйдя однажды из царского дворца, провел восхищенным взглядом по бесконечному синеющему пространству моря и даже
Обрадованный Тесей хотел даже кликнуть отца, полагая, что это заморские гости прибыли на его царский зов. Однако вышедший на сыновний крик старик лишь болезненно простонал:
– О, Зевс! Боги!.. Боги!.. Миновало целых девять лет… Мы и призабыли об этом. Это он, это царь Минос, критский владыка. Снова он.
Не отрывая взгляда от растущего количества все новых и новых разноцветных ветрил, отец поведал сыну о страшном давнем событии. Марафонского быка когда-то пытался укротить участвовавший в Панафинейских играх сын критского царя Миноса, по имени Андрогей.
– То был храбрый и очень сильный юноша, Тесей. Ничего не скажешь, – припоминал старик. – Однако ему не удалось справиться с могучим животным. Критский царевич погиб. Погиб с ним в схватке.
Едва только весть о гибели критского удальца добралась до берегов Крита, до его родины, – как сам царь Минос явился в Афины во главе своего огромного флота.
Виновником всего, случившегося с его сыном, критский владыка объявил тогдашнего афинского царя, подозревая последнего во всевозможных кознях.
Критяне осадили город божественной Афины, и гордый Минос, выдержав определенный срок, объявил, наконец, свою милость: он-де снимет осаду, если афиняне согласятся в течение каждых девяти лет присылать ему в виде дани плату живыми людьми! Все они, вся эта молодежь, послужат кормом его другому сыну Минотавру, рожденного ему Пасифаей, дочерью самого Гелиоса, бога солнца.
Теперь Минотавр является хозяином Лабиринта, специально выстроенного для него прибывшим на Крит мастером Дедалом, тоже бывшим афинянином. Он даже приходится внуком тамошнему и тогдашнему афинскому царю Эрехфею.
Что же, Афины вынуждены были смириться…
– Минос приплыл уже в третий раз, – добавил горестный Эгей. – А в том Лабиринте, который выстроил для Минотравра мастер Дедал, рассказывают, содержится целая тысяча помещений. Человеку же в нем не сыскать для себя выхода, если он и одолеет это чудовище. Само же оно представляет собою нечто, вроде бы и настоящего человека, но только с бычьею головою…
Царь понимал, до чего предстоит ему слишком трудная задача: убедить родителей отдать на смерть ребенка, пусть и ради спасения своего государства.
– А если мы не пошлем, – заметил снова Эгей, – то Минос прикажет флоту стереть Афины, наш город, с лица земли. И тогда мы все погибнем. Погибнем, как.
На следующий день Тесей получил возможность удостовериться в правдивости всего того, что
Критский царь не торопил афинян, не настаивал на строго определенных сроках. Выставив свои корабли на виду у всей Аттики, он наслаждался человеческими страданиями. Он как бы вознаграждал себя за то, что довелось пережить ему самому.
Скрепя сердце, наблюдал Тесей за спорами на городской площади, где в народном собрании решались мучительные вопросы, чьим же детям надо отправляться назавтра в пасть ненасытному критскому чудовищу?
Вечером Тесей заявил отцу:
– Завтра я сам уплываю на Крит. Я так просто не дамся тамошнему чудовищу, этому сказочному Минотавру…
Эгей не знал поначалу, что ему надо отвечать на это. Он даже лишился дара речи и не спал на протяжении всей ночи. Конечно, старик понимал, что сыновье решение избавит его, царя и отца, от упреков всех своих подданных, быть может, уже до конца всего его царствования, хотя настоящих упреков пока что никто и не выражал.
Но… вновь потерять наследника престола и снова оказаться один на один с врагами, которые набросятся на него с новой, невероятной силой!
Под утро Эгей все-таки попробовал отговорить сына от его опаснейшего предприятия.
– Ты – наследник престола… Это будет прегрешением перед всеми богами, если с тобою что-нибудь случится, – начинал дрожать отцовский голос. – Подумай только о судьбе всего государства, которым тебе предстоит управлять… Я уже не говорю о себе, твоем отце…
Однако старик высказывался просто впустую.
– Я же сказал, отец, – отвечал Тесей с возрастающей в нем уверенностью, – что не дам съесть себя Минотавру.
Старому Эгею оставалось лишь тешить себя пустой надеждой.
Он вызывал в своей памяти рассказы о всех предыдущих подвигах сына Тесея, – и сердце его тоже наполнялось подобием некоей уверенности.
Чтобы поскорее, хотя бы на мгновение раньше, избавиться от длительной неизвестности, – старый царь стал цепляться за малейшие возможности.
– Я велел отнести тебе на судно белые паруса, – сказал он сыну. – Если ты, с помощью богов, все-таки справишься с Минотавром, если тебе посчастливится возвратиться назад, – то пускай мои глаза загорятся радостью прежде того, чем твой корабль достигнет наших берегов. В случае твоей победы и счастливого возвращения – ты заблаговременно сменишь черные паруса на белые…
– Будь спокоен, отец! – улыбался все так же Тесей. – Я принес небесным богам обильные жертвы. Особенно почтил я богиню любви Афродиту. Говорят, она помогает молодым людям, оказавшимся вдруг на вечно волнуемой поверхности безбрежной морской стихии.
Страшным, долго не смолкающим плачем, стенаниями женщин и скупыми слезами отцов проводили афиняне украшенный цветами скорбный афинский корабль.
Это было похоже на похороны. И все же на этот раз в обреченных афинских семьях появились какие-то слабые надежды. Люди связывали их с кудрявым, могучим и гордым молодым Тесеем.