Антициклон
Шрифт:
Осеев достал сигареты, закурил и протянул пачку Витюне.
— На, подкопти нервы, чтобы не испортились.
Витюня быстро заводился и еще быстрей стухал. Так что мотор для баркаса из его характера все равно был бы ни к черту.
— По крайней мере, баркас далеко не убежит, если с него вдруг свалится какой-то раззява.
Это проговорил Зотыч. Проговорил отвлеченно, между прочим, словно о чем-то не имеющем к ним никакого отношения. Зотыч сидел на своем любимом месте, в уголке за эхолотом. На голове у него был все тот же брыль с обломанными полями.
Витюня пригладил
— Слышь, кэп, люди масалят, что у нас в бригаде чуть ли не рыбацкий пророк обитает, — произнес он тоже как будто бы между прочим. — Почему же тогда в замете стоят другие?
Это камушки в адрес Зотыча. В отместку за «раззяву». Но попадали они больше в Осеева, чем в Зотыча. Кэпбригом-то был Осеев, а не Зотыч.
Осеев подозрительно скосил глаза в сторону Витюни, но сдержался:
— Ничего, Витюня. Еще не вечер...
— Какой хрен «не вечер»! — перебил Осеева поммех. — Скоро и моря-то не видно будет... Ты что, кэп, всю ночь гонять думаешь?
На скулах кэпбрига взыграли желваки. Черные глаза обожгли Витюню презрением.
— Заработался, бедняга... Ничего с тобой не случится, если и не поспишь ночь-другую...
Рыба открылась почти сразу же, как только на сейнере смайнали флаг и зажгли ходовые огни.
— Ну шо, Витюня, выспався? — подначивал Леха помощника механика, изо всех сил налегая на канат и растягивая рот в улыбке. Его маленькие, оживленно блестящие глазки косились в сторону Погожева, как бы призывая его в сообщники.
— Это точно, Леха, — поддержал Погожев кока. — Веселая ночка предстоит нам сегодня.
Они втроем тянули стяжной канат. Витюня — впереди, на самом ответственном участке. Еще выберут метр-два — и поммех переведет канат на катушку лебедки: дальше от их усилий толку уже мало.
— А я что вам всегда говорил! — кричал Витюня, не оборачиваясь в сторону товарищей. — Не кэп у нас, а стопроцентный маг! Кудесник, любимец богов, то есть товарищ Нептуна!
— Ну пишов загибать...
— Кто загибать? Это я-то? — подналегая на канат, в такт своим рывкам, выкрикивал поммех. — Ты что, нашего кэпа берешь под сомнение? Учти, мы критику не зажимаем, но чтоб это было в последний раз. Понял, салага?
Леха понимал, что Витюня шутит, и широко улыбался. Хорошо, когда все ладится, когда обметан неводом добротный косяк скумбрии, когда и «гроши будут хороши». Леха в работе не филонил. Он готов был «выложить» всего себя, когда чувствовал, что это пахнет деньгами. Лехе льстило, что он получает на четверть пая больше, чем обычный рыбак. Рыбацкая «четвертушка», да еще на скумбрийной путине, может в целую тысячу рублей вылиться.
Работали при прожекторах. Работать ночью даже лучше — не жарко. Пожалуй, Погожев с удовольствием бы проголосовал за ночную смену на путине, только рыба смен не признавала. А поэтому и рыбаки — тоже.
В
Заканчивали выборку невода на рассвете, когда весь восточный горизонт полыхал утренним заревом. Звезды исчезли, будто вместе со скумбрией рыбаки повычерпали их киталом к себе на борт сейнера. Погожев невольно поискал их взглядом в трепещущей груде живого серебра. И впервые за всю ночь почувствовал, как наваливается на него сильнейшая, всепобеждающая усталость. И он весь стал как ватный. Веки, как магнитные, так и липли друг к другу. И койка тоже, как магнитная, тянула его к себе. А каких-то четверть часа назад Погожев и не думал о сне. Даже и не подозревал, что сон где-то тут, рядом, выжидает своего момента. Окончена работа, расслабились мышцы, нервы — и сон тут как тут. Погожев любил такой сон — сон здоровой усталости. Он, вместе с отдыхом, приносил удовлетворение.
Погожев с Осеевым еще некоторое время стояли на юте, жадно затягиваясь сигаретами. На выборочной площадке Зотыч заканчивал укладку колец, приводил в готовность кляч — тот самый трос, с отдачи которого начинается замет невода. Мокрая сеть, с запутавшимися в ней темно-зелеными водорослями и блестками мелких ставридок, благоухала всеми запахами моря. Сейнер бежал плавно, почти не качаясь. На ходовом мостике одиноко маячила фигура Кацева. Вахтенные занимались приборкой палубы. Остальные рыбаки разошлись по кубрикам.
Наконец кэпбриг с Погожевым тоже завалились в постели. Погожев думал, есть ли что на свете блаженней этого момента, когда по всему телу растекается приятный зуд усталости? В ушах у него звучал нежный звон арф, а перед глазами — белый пунктир поплавков, ленивое колебание зеленоватой воды и рыба, рыба...
— Рыба. Кэп, рыба...
«Кэп, рыба, — повторил в уме Погожев донесшиеся до него слова. — Конечно, рыба». И вдруг, будто пронзенный током, вскочил с койки, и первое, что возникло перед его мутным взглядом, — это круглое, веснушчатое лицо вахтенного в каком-то радостном смятении.
— Такой косячок, закачаешься, — торопливо сказал вахтенный вполголоса, словно боялся вспугнуть рыбу.
Погожев с кэпом чувствовали себя действительно «закачанными» только что разморившим их сном. Погожев некоторое время даже не был уверен, что все это происходит наяву, а не во сне. Он зачем-то натянул на себя брюки и рубашку. В каюте уже — ни вахтенного, ни кэпбрига. Мимо дверей каюты, шлепая босыми ногами по палубе, пробежали шлюпочные.
Погожев выскочил на палубу и сразу же увидел рыбу. Она была прямо по борту, в каких-нибудь ста метрах от сейнера. Вначале Погожеву показалось, что в этом месте горит море. Освещенные низким восходящим солнцем, поднятые скумбрией пенные султанчики были похожи на язычки пламени. Язычки весело плясали, искрились и двигались, словно бездымный пал по степному раздолью.