Антициклон
Шрифт:
Погожев, с головой уйдя в рыбацкие дела своего колхоза, не замечал окружающих. И только как-то раз на рассвете, после хорошего замета южнее Одесской банки и сдачи рыбы на рефрижератор, он окинул со спардека взглядом морской простор и удивленно воскликнул:
— Ух ты, сколько тут нашего брата!
— А как же ты думал, — отозвался Осеев, не отнимая от глаз бинокля. — Спешить надо, браток, успевать. Чем ближе к Керченскому проливу, тем изреженнее и мельче будут косяки скумбрии. А потом и вообще рассыплются, пасясь
Сейнер миновал головной маяк Тендры и двинулся дальше в нордовом направлении, вдоль южного берега косы.
А на следующий день, подхваченные течением «армады», все сейнера рыбколхоза «Дружба» оказались в водах просторного Каркинитского залива. Когда сближались, кричали один другому: «Не дать ли вам рыбалинчику? А тоу вас что-то плоховато с ловом!» Особенно усердно предлагал всем «рыбалинчик» Костя Торбущенко. После рекордного улова его бригада сделала еще три хороших замета подряд и шла в числе передовых по колхозу.
С сейнером Платона Малыгина осеевцы встретились в трех милях к востоку от основания Тендровской косы, в Железном Порту. Железный Порт — только одно громкое название. А на самом деле — деревушка, с крохотной пристанью. Малыгин и Осеев забежали сюда, чтобы пополнить запасы хлеба и овощей.
С последней их встречи на борту рефрижератора Платон Васильевич заметно изменился. Лицо почернело и осунулось, по-стариковски обрюзгло. Глаза, красные, кровяные, прятались за тяжелыми веками. Сразу было видно, что Платон Васильевич редко покидал ходовой мостик. Не на шутку приперло старика соревнование с Торбущенко. Кто думал, что так обернется. И, конечно уж, всех меньше ожидал такого оборота дел Платон Васильевич. Он знал, что его пренебрежительное отношение к бригаде Торбущенко рыбаками колхоза не забыто. И готов был скорее получить инфаркт, чем идти в хвосте у Торбущенко.
«Не слишком ли он усердствует в его-то годы? Мог бы почаще доверять штурвал и мостик сыну Николаю», — глядя на Малыгина, подумал Погожев.
Когда он сказал об этом Малыгину-младшему, тот только махнул рукой: мол, где там.
— Бате все кажется, что без него упустят рыбу... Придем домой, мать мне выговор закатит. Скажет, заездили отца на путине... Его заездишь. Он всех нас заездил... А тут еще такую пилюлю Торбущенко подсунул. Очутившись в хвосте у Торбущенко, не только батя, вся бригада чуть мачты не грызла от обиды.
— Чем это вас обидела бригада Торбущенко? — спросил Погожев с деланной озабоченностью в голосе. И тут же добавил: — Неужели тем, что стала набирать когда-то утерянные ею темпы?
Николай улыбнулся чуть иронически и сказал:
— Что-то вроде этого... Все равно обидно быть в хвосте, тем более у бывшей отстающей бригады. Поэтому и выкладываемся на полную катушку.
— Выходит, не вы Торбущенко, а он вам помог взять столько рыбы и вырваться в передовые, — сказал Погожев и испытующе
Николая всего передернуло от этих слов Погожева.
— С чего бы это? — почти выкрикнул он.
«Да-а, все же ему кое-что перепало от крутого отцовского характера, — усмехнулся про себя Погожев. — Ишь как задело за живое»...
— А ты подумай, — сказал он Николаю. — Если бы не это соревнование с Торбущенко, взяли бы вы столько рыбы? Только честно?
Николай поскреб в затылке, невесело хмыкнул и сдался:
— Если честно, то в твоих словах, секретарь, доля правды есть...
С Платоном Васильевичем они говорили о погоде, о рыбе, о скором возвращении домой. Но о соревновании с Торбущенко — ни слова. И Погожев не лез к нему с запоминаниями. За эти дни, полные беспокойства и тяжелого рыбацкого труда, в Погожеве перегорела вся злость на Малыгина. Да и никакие слова не сделали бы того, что сделала сама жизнь. Старик только делал вид, что будто бы не было между ним и Погожевым ни перепалки на рефрижераторе, ни той обидной для Торбущенко концовки в ответной радиограмме по соревнованию. Но Погожев чувствовал, что Платон Васильевич этого не забыл. И едва ли когда-нибудь забудет.
Под конец Малыгин сказал Погожеву с каким-то легким сомнением и недомолвками:
— Когда есть рыба, времени как будто и не существует. Так оно всегда было и будет в нашем деле... Да-а, годы все же сказываются. Как ни взбрыкивайся, а сказываются. Особенно когда спадет путинная запарка и ты пообмякнешь телом... Может, пора мне и пошабашить...
Погожев напомнил Малыгину о первом месте его бригады. Но тот в ответ только неопределенно махнул рукой и стал грузновато подниматься по отвесному металлическому трапу на ходовой мостик.
И сейнера разошлись в разные стороны: Платон Васильевич взял курс в сторону Крыма, а Осеев решил «побегать» вдоль низменного, с множеством песчаных кос, восточного берега Каркинитского залива.
Осеев, конечно, не лез на самое мелководье залива, где в это время года частые миражи затрудняли распознавание берега. Хотя и там, где они «бегали», было немногим глубже и безопаснее для плавания. Сейнеров здесь было не густо, не каждый кэпбриг решался на риск. Но Осеев решился. И вскоре они уже стояли в замете.
Работать на мелкой воде было трудно: невод цеплялся за дно, выдирал водоросли и часто путался даже в безветренную погоду. Безветренной она и была, когда они сыпали невод. Хотя еще с утра появившиеся на востоке перистые облака стали закручиваться в виде запятых, говоря о начавшемся в верхних слоях атмосферы ветре.
Если бы не зацеп невода, бригада успела бы вовремя справиться с работой и уйти в безопасное место. Но кто мог предугадать такое? Сеть выбирали медленно, с частыми остановками. Хотелось выбрать ее с меньшими порывами.