Антигона
Шрифт:
— Как предупредить?
— Отправь посланцем самого быстрого из вас, пусть доложит царю, что какая-то женщина пыталась предать тело Полиника земле, что вы схватили ее прежде, чем она смогла что бы то ни было совершить, и что вы отсылаете ему вашу пленницу.
— А ты?
— Ты велишь связать мне руки, привяжешь к одному из твоих людей, кто и отведет меня в Фивы, где царь вынесет смертный приговор. — Я протянула ему руки: — Быстрее!
Но неотвязная мысль преследует меня:
— Псы… Стервятники… пусть твои люди отгоняют их. Обещаешь?..
Он кивнул и приказал Илиссиному сыну привязать
Иссос повел меня в город. Я задыхалась, пот лился ручьем, тело разламывалось после исступленного кружения: плакальщицей я пребывала над телом брата. Меня качало из стороны в сторону. Иссос следовал сзади. В изодранном платье, я была почти голой, он видел, как пот стекает по моей шее, бежит по телу, — запах пота ударял ему в нос. Больше я так не могла и остановилась, Иссос наткнулся на меня.
— Иди впереди, — взмолилась я.
Он не согласился.
— Если бы на моем месте была твоя жена, она попросила бы тебя о том же.
— Она никогда не окажется на твоем месте.
Я решила, что моя просьба ни к чему не привела, но он обошел меня и встал впереди. За широкой его спиной я почувствовала себя в безопасности, и к тому же он заслонил от меня эти ослепительные фиванские укрепления.
Взошло солнце, лицо мое заалело, земля стала жечь подошвы, потому что, пока я предавалась траурной церемонии, сандалии мои куда-то исчезли. От жары, боли, которая становилась непереносимой, я покачнулась и тяжело осела на землю. Иссос испугался: вдруг я умру здесь, вдалеке от Фив. Тогда — виноватых нет. А если побежать за помощью, я ведь могу и сбежать, потому что, кто знает, не притворяюсь ли я?.. Иссос наклонился ко мне, потряс за плечо, все беспокоившие его мысли отражались в его взгляде. Мне хотелось бы помочь Иссосу, но ни подняться, ни произнести ни слова я не могла: я совершенно обессилела. Иссос понял, что прежде всего мне надо дать воды — не напрасно десятник оставил ему флягу. Иссос опустился рядом со мной на колени, стал осторожно лить воду мне в рот. Силы понемногу возвращались, и я села. С поразительной для его огромной фигуры нежностью он стал лить мне воду на голову и на лицо, дал выпить еще немного. Он заметил, что я шла босиком по раскаленной земле и, когда я оторвала еще два куска от своего платья, ловко обернул мне ступни.
Мы подошли к Северным вратам, к той башне, с которой Полиник предпочел увлечь за собой в бездну поражения и своего брата. Дрожь пробежала по моему телу, Иссос снова дал мне воды и проговорил, наклоняя флягу в последний раз:
— Братья твои, Антигона, сейчас в лучшем мире, чем мы, им больше не надо беспокоиться о своей жизни.
Неужели я все еще стремлюсь защищать свою жизнь? Мое тело и все оставшиеся силы отвечают мне: «Да, ты будешь защищать свою жизнь и нисколечко не уступишь Креонту своей свободы».
Подойдя к воротам, я снова оказалась перед стражниками, которые с изумлением воззрились на меня: на связанные руки, грязное, рваное платье, на ноги, обмотанные тряпками. Тут был и ожидавший меня Зед.
— Ты не ранена? — тихо спросил он.
— Беги к Исмене, — прошептала я, — принеси мне платье и сандалии. Только не надо, чтобы она приходила.
Начальник стражи застыл, увидев меня (это был
Я проснулась оттого, что какая-то женщина провела по моему лицу влажной душистой тряпицей. Аромат этот мне знаком — так пахнет от Исмены.
Женщина эта — Налия, она и обтирает мое тело. Ощущение превосходное, но вдруг я встревожилась:
— А Иссос?
— Я уложила его под скамью, он тебя не видит: он спит. — Она сняла с меня изодранное платье. — Такая красивая девушка, как ты, создана иметь детей… Но что сделали с тобой эти люди? А ноги… бедные твои ноги! Я смажу их маслом, надену хорошие сандалии… нельзя оставлять тебя на погибель… Только не встречайся с этим старикашкой Креонтом лицом к лицу… Нужно уйти тихо.
— Уйти? Между мною и Креонтом — стервятник.
— Стервятник? Какой еще стервятник?
— Тот, который рвет Полиниково тело и которого мне надо отогнать.
Налия плакала, продолжая растирать мои ноги, и приговаривала: «Стервятник… стервятник…»
Она надела на меня платье, на голову и плечи накинула восхитительный белый шарф, который прислала Исмена. У Иокасты, насколько я помню, был такой же, и ей он очень нравился. На таком шарфе она и повесилась… Исмена… Уж не решили ли они таким образом помочь мне сохранить свободу… Чего бы это ни стоило?..
Вошел главный стражник: царь приказал, чтобы я предстала перед его судом. Иссос поднялся с пола; его поразило, что на мне чистое платье и белый Исменин шарф. Главный стражник торопил его, да и сам Иссос хотел поскорее избавиться от такой неудобной персоны, как я.
Перед нами вышагивали пятнадцать вооруженных воинов и столько же следовали сзади.
— Если она сбежит, — сказал начальник стражи Иссосу, — не много будет стоить твоя жизнь.
— Не стану бежать, — вмешалась я в их разговор, — я хочу, чтобы меня судили.
В пути нас сопровождал громкий звон оружия, на улицах — ни души, ставни закрыты. Но вскоре из домов стали доноситься пронзительные женские вопли, им вторили мужские.
Временами панцири и солдатские шлемы звенели под ударами камней, летевших с крыш. Верные мои друзья — мальчишки из шайки Васко — давали знать таким образом, что они со мной.
Перекресток Четырех ремесел, где я сожгла Креонтов эдикт, охранялся отрядом воинов — никто не двигался, но крики, сопровождавшие меня, не утихали.
Следующий перекресток перегородила молчавшая толпа. Я узнаю их — это больные и бедняки, что приходили в деревянный дом за помощью: там им давали есть и лечили. Впереди толпы — Диркос и Патрокл. «Отпустите Антигону!» — кричат они, и крик этот подхватывают десятки людей.
В ответ сразу же прозвучала команда. Стражники образовали каре, угрожающе ощерились их копья. Было ясно, что дорогу они проложат силой.
— Не надо крови, — обратилась я к главному стражнику. — Дайте мне поговорить с ними.