Антиквар

Юденич Марина

– Кто это?

– Может, никто. Марфутка какая-нибудь или Пелагея-скотница. Неплохой портретец неплохого художника. Вероятнее всего, крепостного, коих, как известно, не счесть малевало на матушке-Руси. А может, самого Ивана Крапивина творение, утраченное, как полагают, безвозвратно. Однако в этом еще предстоит разобраться. Так-то, брат.

Разобраться теперь, по всему, предстояло Севке.

Покидая Германию, он увозил бесценный, возможно, холст на дне скромного фанерного чемодана.

И – право слово – так было надежнее.

Москва, год 2002-й

Ночью выпал снег, настоящий – не та мерзкая слякоть, что сыпалась с небес накануне. Возможно, в городе этого даже не заметили.

Там

снег не прижился – раздавленный колесами машин, втоптанный в грязный асфальт, он немедленно утратил первозданную чистоту, лишился алмазного сияния – исчез, растворился в общем сером унынии.

Иное дело здесь, в дремучем бору, где вековые сосны-великаны бережно водрузили на свои царственные кроны искрящиеся алмазные шапки. И сухая хвоя, густо покрывавшая землю у подножия сосен, радостно укрылась белоснежным покрывалом.

Снег сровнял обочины шоссе, щедро присыпал глубокие проемы, аккуратно запорошил асфальт.

Широкая просека преобразилась, облачившись в белые одежды. Хоть и прежде была хороша – сейчас просто завораживала. Отвлекала, между прочим, от опасной, схваченной морозцем дороги. Хорошо, машин, как и накануне, было немного.

«Определенно, надо перебираться за город…» – состояние души Игоря Всеволодовича этим утром требовало перемен.

Машину он вел уверенно – устойчивый Leksus отменно держал дорогу. Вчерашнее – а выпито было немало – сегодня, как ни странно, не чувствовалось вовсе.

Словом, Игорь Всеволодович был бодр, прекрасно выспался – хотя улеглись ближе к рассвету, – здоров телом и душой. А главное – устремлен в будущее. Давно забытая совокупность чувств.

«Вставай, мой друг, нас ждут великие дела!» – перефразируя кого-то, в далекой юности будил его отец.

С тех пор великие дела все реже являлись на горизонте, а вскоре пропали вовсе, зато открывалась каждое утро во всем своем унылом безобразии россыпь разнокалиберных проблем.

Теперь дела – возможно, не великие, но, без сомнения, значительные, судьбоносные, как стали говорить – отчетливо обозначились в морозной дымке.

– Идея… Я, друг мой, большой раззява, лентяй и сибарит. Появились первые деньги, я имею в виду – в стране… у нас они были всегда, в разумных, разумеется, пределах. Так вот, первые деньги, первые возможности… Согласись, в первую очередь они появились у одних и тех же людей. Людей – а не гоблинов, вцепившихся в номенклатурные кормушки зубами. На другое сил, понятное дело, не осталось. А те, кто не вцепился, огляделись, и в хорошем темпе пристроились на марше к строителям нового капиталистического общества. Ну или пристроили ближнего родственника. Сына, к примеру. Вроде меня, бестолкового. Работа, скажу тебе, поначалу была совсем даже не пыльная. Народец вокруг обретался в большинстве известный. Насчет голоштанных старших научных сотрудников, в одночасье сколотивших миллионы, – не верь: сказки нашего времени. Нравится теперь «мальчикам в розовых штанишках» думать, что это они сами протоптали дорожку на водопой. Ну, штанишки, положим, у большинства были не розовые, а голубые, но это дело сугубо личное. А насчет дорожки, если глянуть внимательно и пристрастно – рядом с каждым радостным голозадиком, припавшим к бездонному вымени матери-Родины, непременно оказался кто-то из свергнутых или их потомства. Потому как без него, без провожатого, дорогу к титьке голозадик вряд ли осилил бы. А и осилил бы, так обожрался на радостях и помер от изнуряющей диареи. Или еще какая беда приключилась бы. Истории развития капитализма в России такие прискорбные случаи – увы! – известны. Короче, приставлен был и я. Команда голозадиков подобралась так себе. Но ничего, работать можно. В меру голодные, в меру злые, в меру отважные, но в меру же и осторожные. Вменяемые, одним словом. Неплохой вариант. Фирма, которую мы тогда сваяли за час, передрав типовой устав, позже гремела как крупнейший торговый холдинг – или синдикат, теперь уж не помню. Но деньги сыпались с небес, и я, болван, расслабился. Торговля – тебе это, впрочем, должно быть известно – приносит сверхприбыли исключительно на первых порах построения капиталистического общества. Самых первых. Я бы даже сказал – наипервейших. Далее капиталы следует немедленно вкладывать

в отрасли традиционно высокорентабельные. Прости за идиотское наукообразие. Короче – нефть, алмазы, оружие, связь и телекоммуникации, наркотики, игорный бизнес. Ну, еще кое-что по мелочи. В цивилизованном мире этот список, разумеется, много шире. Однако мы живем в этой стране и должны руководствоваться ее реалиями. А я расслабился. Влюбился. Женился. Колесил по Европам. Чего было волноваться-то, времени, по моим подсчетам, оставалось еще около года – потом надо было готовить следующий плацдарм. Слава Богу, все зарубежные счета и связи с зарубежными банками были на мне. Сидел бы сейчас голой задницей на свежем снегу и кукарекал. Или служил у тебя зазывалой. Короче, мои юные голозадики, точно следуя основным принципам политэкономии, решили вложить свободные – понимай, все существующие – капиталы в производство. Насмотрелись в детстве героических производственных фильмов, перепили на кремлевских банкетах водки с красными баронами – и сами захотели в бароны. Те мужики, понятное дело, видные. Закваска старая, боярская стать, командорская поступь – нашим олигархам этого определенно не хватает. Короче, это был крах. Спасти удалось немногое. Хочешь верь – хочешь нет, но примерно третью часть того, что у меня осталось, ты сейчас лицезреешь.

– Но зачем ты вернулся? Если это – треть, на целое можно было спокойно существовать до конца жизни.

– Можно. Только какой жизни? Размеренной по линеечке, расписанной до цента. С женой, которая через десять лет превратится в среднестатистическую европейскую крысу, рыскающую по sale. С сыном, который, учась в приличном университете, тем не менее до одури будет высчитывать, сколько он должен заработать мойщиком посуды в кафетерии, чтобы на каникулы отвезти свою девку на Ибицу. А мне – чем ты предложил бы заняться в этой жизни мне? Играть на бирже? Служить клерком? Увлечься рыбалкой? Результат при любом варианте будет примерно один. Я имею в виду материальный результат. Да и не материальный – тоже.

– Я понял. И пожалуй, соглашусь. Но – альтернатива? Ты вернулся… Достойно – не спорю – потратил треть. А на оставшиеся что же – отбираешь антикварные лавки? Так ведь торговля – даже антиквариатом – не приносит сверхприбыли. Порой – это я уже из собственного опыта – прибыли вообще не приносит. Сводим, конечно, концы с концами. Так ведь ничем не лучше, чем игра на бирже или рыбалка.

– Верно. То, как вы торгуете – не приносит. И по определению не может принести.

– А как же…

– Остановись. Забудь про торговлю и вообще все то, что я тебе сейчас наговорил. Кроме, пожалуй, одного – помнишь, речь шла о высокорентабельных отраслях деятельности.

– Помню: нефть, алмазы, оружие…

– Да, да, в России.

– На Западе список длиннее, но, боюсь, я в этом…

– Напрасно боишься, потому что именно в этом, а вернее в одном из разделов этого списка – ты дока. Хотя и безграмотный отчасти. Вот скажи – каков, на твой взгляд, годовой оборот аукционного дома «Sotheby’s» или «Christie’s», к примеру?

– Понятия не имею – десятки миллионов, наверное.

– Миллиарды – для справки. Но это предположительно, потому что точных цифр тебе не назовет никто. Антикварная торговля, чтоб ты знал, – самая большая кость в горле налоговых органов. И каких! Самых зубастых, глазастых и прочая… на свете – американских. Но – упаси Боже! – не вздумай, что я решил надувать налоговиков. Это так, заметки на манжетах. Для справки.

– А главная идея?

– Заключается в том, что отраслей национального достояния, не разобранных, по случаю, разными серьезными людьми, осталось две. Одна из них – торговля антиквариатом. Вторую не назову, дабы не вводить во искушение. Сработаемся – чем черт не шутит…

– Но послушай, ты говоришь – не разобранные, то есть свободные отрасли. Люди, торгующие антиквариатом…

– Я сказал, не разобраны серьезными людьми, не монополизированы и не действуют по одной наиболее гибкой технологии.

– Понял. Отнять у несерьезных – и передать серьезным. В интересах, разумеется, общего дела.

– Дурак ты, батенька, набитый притом. Думаешь, мне ваши лавчонки нужны, набитые пыльным барахлом? Оброк с них, что ли, собирать битыми чашками?