Антиквар
Шрифт:
Но чувства – чувствами, а разум был начеку.
Прежде чем начать рассказ, Лиза выразительно оглянулась по сторонам.
– Здесь чисто. Не беспокойся. Проверяю. Хотя молодец – бдишь. И правильно делаешь. Вот на площадке по соседству ребята обосновались – почти официально приставлены охранять меня. А вернее, все это сторожить, дожидаясь моей смерти. И что тут рассуждать – дело у них такое. Пусть сторожат! Мне на самом деле спокойней. А визитерши вроде тебя – большая редкость. Впрочем, историю ты им поведала вполне правдоподобно. А вдуматься – так и вовсе одну только правду. Пусть проверят.
– Плохо, если проверят. Игорь у меня сейчас.
– Это что ж он, безумец, в бега пустился?
– Именно что в бега, Вера Дмитриевна…
Она старалась говорить сжато и самую суть, почти не притрагиваясь к прозрачной чашке настоящего
Вера Дмитриевна слушала внимательно. Не отвлекалась на обычные хозяйские восклицания – дескать, чай стынет и печенье – такая прелесть, нынче такого не пекут.
Лишь когда Лиза закончила, позвала пожилую горничную.
– Принеси, Любаша, свежего чаю. Или ты, девочка, может, чего-нибудь покрепче выпьешь? В твоем положении не возбраняется, даже полезно. Коньяку хочешь? Хороший, французский – прямиком из Парижа, как суп для Хлестакова.
– Пожалуй, Вера Дмитриевна. Внутри такая тряска.
– Не рассказывай – знаю я, что у тебя сейчас внутри. Люба, коньяк захвати и две рюмки! Мне тоже не возбраняется, пожалуй. Не чужой ведь Игорь – с младенчества знаю.
Пока обстоятельная Любаша заново накрывала стол, Вера Дмитриевна закурила.
Тонкая папироска красиво разместилась в длинном нефритовом мундштуке, искусно украшенном витиеватым узором мелких алмазов.
Лиза невольно залюбовалась вещицей.
– Нравится? Вижу, глазки блеснули. Знаешь толк. Не ошиблась – твой любимый. Карл Фаберже.
– Разве такое может не нравиться?
– Все может, девочка. Есть у меня одна редкостная вещица – гарнитур из черных бриллиантов. Изготовлен Морозовым по эскизу самой Зины Юсуповой. Вкус у нее – уж поверь! – был безупречен. И чувство стиля. А черный гарнитур – колье, серьги и диадема – потребовался, видишь ли, потому, что тогдашняя императрица, Мария Федоровна, была большая охотница до балов. И не захотела по случаю траура отменить традиционный придворный бал в конце сезона. Скончался не помню уж кто, но явно не близкий родственник – какой-то иностранный кузен. Словом, в Зимнем не слишком скорбели. Но политес как-никак следовало соблюсти. Так Мария Федоровна объявила бал «а noir». [46] Такая выдумщица была, царица-пичужка. Вот и потребовались Зине черные бриллианты. Убор вышел красоты неземной. «Черный» бал забыли давно, а черные бриллианты княгини Юсуповой бесконечно будоражили свет. Так вот представь, дитя, приходит ко мне не так давно человек с просьбой уступить что-нибудь для подарка любимой женщине. Что за человек, я тебе не скажу, но ты девочка умная, сама поймешь – «уступить» что-то из городского наследства я вправе не всякому. А если по совести – то и вовсе не вправе. Однако человек уж очень непростой. И знаешь еще что: пожалела я, что такую красу упекут в музейные сундуки да изредка, издали, в витрине станут людям показывать. Пусть уж, думаю, какой-то бабенке привалит счастье. И камни спасу. Они ведь, как люди, жить должны в человеческом тепле. Молодой гладкой кожи касаясь, продлевают камешки свой век. Впотьмах, в заточении – блекнут и гибнут. Словом, отдала я ему юсуповский гарнитур. Цену назвала баснословную, даже по нынешним временам. Она, однако, его нимало не смутила, запроси я в два раза больше – выложил бы не торгуясь. И что же, ты думаешь, вышло дальше?
46
в черном (фр.).
– Ума не приложу, Вера Дмитриевна.
– И я бы ни за что не приложила, если б кто поведал. А дальше, милое дитя, было вот что. Спустя два дня является ко мне тот визитер снова. И как-то мнется, вижу, отчего-то неловко ему. Господи, думаю, может, с гарнитуром что не так? Черт попутал ювелира – заменил пару камешек стразами – или дефекты обнаружились. Мало ли! Вещице-то сто с лишним лет. Так нет, ничего подобного. Успокоил он меня – гарнитур в порядке, и цену, как изволил выразиться, я спросила «божескую». Только даме показался юсуповский убор простоват. Слышишь, детка?! Простоват! Ей желательно было что-нибудь более значительное, в каратах, разумеется. И поярче, понарядней. Понимаешь?
– Нет, Вера Дмитриевна, не понимаю.
– Вижу.
– И что же он выбрал взамен?
– Шифр фрейлинский. Как раз фрейлины государыни Марии Федоровны. Бо-ольшущая буква «М», сплошь усыпанная алмазами, а поверх маленькая корона – тоже алмазная. Дама его, надо полагать, как-то на «М» называлась.
– Но ведь шифр – не брошь. Просто так не наденешь.
– Слава Богу, что ты, детка, это знаешь. Я уж, грешным делом, решила, такие тонкости старухи только разумеют… вроде меня. И скоро уж унесут свои знания в могилы. А там… Глядишь, и шапку Мономаха примерит кто-нибудь на высоком приеме. И впору окажется. Но – заболтались мы с тобой, Елизавета! А время идет. Ты ведь за помощью приехала. Так проси – не стесняйся. Все – что смогу. Денег надо?
– Нет, Вера Михайловна, денег не надо.
– Тогда чего же?
– Надо бы вспомнить кое-что. Из далекого прошлого. Специалист, который согласился нам помогать, считает, что истоки того, что творится вокруг Игоря, следует искать в прошлом. Уж очень необычная складывается ситуация, непохожая на сегодняшний криминал. Понимаете? А у Игоря в прошлом осталась такая страшная тайна. К тому же портрет… Он ведь тоже оттуда, из прошлого. Вот мы и подумали, может, вы помните что-то такое… необычное, связанное с той историей и с портретом…
– В той истории, девочка, все было необычно. А по тогдашним строгим временам – тем более. Верно ты заметила – страшная тайна занозой засела в прошлом бедного мальчика. И вполне может быть, прав ваш специалист. Разматывать клубок нужно оттуда. Что до странностей, то их в той трагедии было не перечесть. И странностей, и домыслов, и слухов. Много чего. Слава Богу, память меня пока не подводит. Слушай…
Москва, 5 ноября 2002 г., вторник, 17.00
Все сложилось удачно – с оперативниками из следственной бригады, занятой расследованием двух убийств, уже объединенных в одно уголовное дело, он сошелся быстро.
Версия, разработанная накануне в кабинете бывшего коллеги, не пригодилась.
– Я-то понимаю… – задумчиво тер переносицу заместитель начальника МУРа, – и, как ты понимаешь, не против… Но розыск курирует другой зам, а объяснять все ему… Лишняя головная боль. Но ребятам – так или иначе – что-то объяснить надо. Здесь, знаешь, как и прежде, не очень любят, когда соседи суют нос.
– А все просто – генерал Щербаков, отец убитой женщины, – ветеран нашего ведомства, персона известная, особенно своими партизанскими подвигами. Мой интерес потому вполне закономерен. Бдим. Вдруг ниточка в прошлое потянется? Нет – работайте себе на здоровье и на благо Родины. Мне ведь много не надо – общая картина преступления, личность погибшей…
– Да, да. Это вполне подходит. – Бывший коллега, уже не колеблясь, потянулся к телефону.
Шагая по широким муровским коридорам, Вишневский на скорую руку сочинил «генеральскую» версию.
Но оперативники вопросов не задавали. Ребята были молодые – старинная межведомственная неприязнь, похоже, еще не разъела души, а может, времена менялись. К делу перешли сразу – спокойно и обстоятельно.
– Значит, потерпевшая – Галина Сергеевна Щербакова, 1944 года рождения, одинокая, пенсионерка по инвалидности. Онкологическая, между прочим, больная. И тяжелая. Жить, как считает наш эксперт, ей оставалось всего ничего. Месяц-другой от силы. Рак легких. Но это так, по ходу дела. Проживала одна в четырехкомнатной квартире в высотке на Котельнической. Квартира осталась от отца, Героя Советского Союза… Ну, про него, я так думаю, вам больше нашего известно. Сам генерал скончался недавно – в девяносто восьмом. А супруга, мать Галины Сергеевны, гораздо раньше – в семьдесят восьмом. Так что отец с дочерью двадцать лет прожили вдвоем. Галина Сергеевна замужем не была ни разу, детей не имеет. По образованию она журналист-международник, но за рубеж никогда не выезжала и вообще по специальности не работала. Странно даже. Корпела потихоньку в Историческом архиве. Заболела сразу после смерти отца – диагноз поставили в девяносто девятом. Но как-то тянула. А вернее – тянули врачи, химиотерапия и все такое… Выглядела она, кстати, после всех этих мероприятий… скажу я вам…