Антиквар

Бушков Александр Александрович

– Пожалуй, все так и выглядело… – он улыбнулся не то чтобы хищно, но определенно не по-стариковски. – И протекало крайне серьезно… правда, по моим впечатлениям, этот майор Летягин человек все же чуточку примитивный и пробовал на мне свои следаковские штампы так, словно я этакий интеллигент-пианист, а не старый хрен гораздо более забавной биографии… Но, ты правильно подметил. Прессовал он меня всерьез.

– И вы ни словечком не обмолвились? – негодующе вскинулся Смолин. – Рапиркой со мной махали как ни в чем не бывало?

– А зачем?

– Я бы обязательно что-нибудь придумал…

– Не сомневаюсь и ценю… – Шевалье тонко улыбнулся. – Однако, если мне память не изменяет, кто-то совсем недавно

категорически отказывался от всякой помощи, заверяя, что привык свои проблемы распутывать сам… Мне это тоже свойственно. Ситуация была не самая провальная. Другое дело, что мне отчего-то настойчиво шили в продавцы этого самого нагана именно тебя. То-то я тебя и предупреждал намеками… извини, что намеками, но тогда еще все обстояло не так явно. Это позавчера означенный майор Летягин из кожи вон лез, чтобы я признался: ты мне его продал, и точка, им, мол, точно известно, чуть ли не свидетели есть… Ну, а поскольку истине это никак не соответствовало, я на дурацкий манок не поддавался. Стоял на том, что купил его у неизвестного мужичка, коему он, по заверениям, достался от деда-унтера…

– И на какой стадии всё?

– Да, можно сказать, в стадии полного завершения, – не без законной гордости сказал Шевалье. – У меня, Базиль, масса бывших учеников и просто людей, по-доброму ко мне расположенных… Как-то так получилось, что, когда наган попал к экспертам, в стволе уже красовалась изрядного диаметра дыра, боек был спилен, а в дуле имелась заглушка, что моментально выводило данный предмет из категории огнестрельного оружия… Для господина Летягина это было большим шоком. Но кто ж ему виноват? Протокол изъятия они писали сами – а там ни словечка не было о наличии дыры… но и не словечком не упоминалось о ее отсутствии… Оказались настолько благородны, что даже вернули вчера.

Он выдвинул ящик стола и положил перед Смолиным глухо стукнувший наган, и в самом деле украшенный просверленной в дуле, под шомполом, внушительной дырой не менее пяти миллиметров в диаметре. Смолин взвел курок – боек и в самом деле был спилен на добрую треть (причем и боек, и дыра старательно замазаны чем-то вроде машинного масла с пылью, чтобы выглядело так, будто проделано все давненько).

– Тут моментально возникают закономерные вопросы, – сказал Смолин. – Кто-то должен был, пардон, заложить. Вряд ли вы его показывали всем и каждому и таскали в кармане повсюду…

Шевалье развел руками:

– Ну, от подобного никто не застрахован. Вряд ли кто-нибудь закладывал. Скорее уж кто-то оказался несдержан на язык…

– А у кого вы его купили, секрет?

– Секрет, извини, – сказал Шевалье. – Коли уж я человеку обещал никогда в жизни словечком не проболтаться – придется выполнять, сам понимаешь…

– Может, сам человек и проболтался?

– Да если так – что тут поделаешь? К таким вещам нужно относиться философски, поскольку есть существеннейшая разница меж понятиями «умышленно заложить» и «проболтаться по пьянке». Согласен?

– Согласен, – проворчал Смолин. – Как говорилось в бессмертной комедии – ох, добрый ты, боярин… Я лично, по крайней мере, хоть разок болтуну в ухо залез бы…

– Не вижу надобности, – сухо сказал Шевалье.

– Хорошо, ваше право… Значит, пытались меня приплести?

– Вот то-то и оно. Речь шла только о тебе, других антикваров не затрагивали… а впрочем, с остальными-то я знаком шапочно… Но тобой интересовались так, что слюнки у них текли.

– Гурманы… – проворчал Смолин.

– Но это, мсье Базиль, еще не самое интересное… На другой же день после того, как мне предъявили обвинение и торжественно сообщили, что против меня заведено уголовное дело, ко мне заявился в гости занятный типчик. Честь-честью вручил визитку, отрекомендовался адвокатом… Мелкий такой человечек, суетливый,

одним словом, ни за что не тянул на серьезного крючкотвора. Но вещи говорил интереснейшие. Заверял, что моя персона привлекла внимание крайне серьезных людей, которым приглянулся этот домишко, – он обеими руками сделал замысловатый жест. – Ну, понятно, центр города, старинная постройка, дореволюционная, купеческая, площадь немалая… Короче говоря, мне в глаза предлагали сделку: либо я здание им продаю – и даже получаю при этом некоторую сумму – либо мне на старости лет светит зона, от которой мне никакими усилиями не отбиться. Э т о т тоже со мной разговаривал, как с интеллигентным старым пианистом, полнейшим профаном в бытовых вопросах…

– Черт знает что, – сказал Смолин серьезно. – Случается иногда такое, но чтобы к вам лезть с таким примитивом… Идиотство полнейшее.

– Вполне с тобой согласен. Во всем этом присутствовал сильный элемент не то что примитива, но порой откровенной дурости, – сказал Шевалье. – Сие касается и Летягина и этого адвокатишки. Честное слово, как мальчишки, начитавшиеся криминальных романов… Серьезные люди так дела не проворачивают. Разумеется, серьезные люди порой как раз и могут притвориться дурачками – но, по моему глубокому убеждению, не в данном случае. Как-никак я пожил достаточно, имею некоторый опыт… Они – натуральные примитивы, не сомневаюсь. Глупейший наезд, без учета личности подвергшегося давлению, его гипотетических возможностей… Давненько что-то у нас в городе таких глупостей не случалось. Будь они оба сопляками, я бы решил, что мы имеем дело с классическим новым поколением: юные идиоты, по причине нежного возраста опоздавшие к событиям и пытающиеся теперь наверстать упущенное – примитивно, тупо. Им, я слышал, нынче просто-напросто бьют физиономии и пинком отправляют восвояси, не применяя крутых мер…

– Ага, наслышан…

– Но эти-то оба – люди достаточно взрослые, – сказал Шевалье с ноткой тягостного недоумения. – Однако такой детский сад развели, что и сердиться нет особого желания – попросту смешно, и не более того…

– У вас, часом, визитка не сохранилась?

– Вот.

– Музаев Борис Витальевич… – прочитал Смолин вслух. – Никогда не слышал. Впрочем, адвокатов я знаю трех-четырех, не более, а их у нас столько… Я ее оставлю себе, с вашего позволения? Или вы собираетесь… что-нибудь прояснить?

Шевалье брезгливо поморщился:

– Ни в коей степени. Как будто нечем мне заниматься… Вряд ли эти клоуны смогут меня подловить на чем-то во второй раз, а значит, и думать о них больше не стоит. Меня, правда, беспокоит, что они и на тебя нацелились…

– Ну, я в аналогичном положении, – сказал Смолин. – Меня сейчас просто-напросто не на чем подловить. Вы подобрали чертовски удачное определение, Шевалье. Клоуны. То, что сейчас происходит, хоть и является немного опасным, все же, по большому счету, носит признаки дурной клоунады… Это тоже есть. Хотя… – он посерьезнел. – Нельзя исключать, что за этими клоунами числится уже один покойник…

– То есть?

– Честное слово, у меня еще нет стопроцентной уверенности, – сказал Смолин. – Я вам обязательно расскажу, когда будет ясность, но пока… Вообще-то и дурной клоун может убить, дело, в принципе, нехитрое… Я бы выразился несколько иначе: происходящее совмещает в себе признаки как некоторой опасности, так и дурной клоунады… Так оно будет вернее…

– Но у тебя-то все нормально?

– Абсолютно, – сказал Смолин. – Своего парнишку я в конце концов вытащу, толковый парнишка, верный, не годится его бросать. Да и у остальных все кончится благополучно – первый раз, что ли? Случалось и похуже. Вот только нервы помотают изрядно и торговлю определенными вещами на какое-то время приведут в расстроенное состояние… недотепы хреновы…