Антиквар
Шрифт:
– Точнее, – прервал его Смолин.
Кузьмич, на миг сбившись с торжественной маршировки, сказал простецким бытовым тоном:
– Да дуру гнала, Василий Яковлевич, точно. То санитарам кидается физиономии царапать, то, впечатление такое, что-то декламирует с большим пафосом, мотает ее туда-сюда, дергает, ломает… Как, прости господи, в белой горячке. Доводилось мне наблюдать со стороны эти процессы – крайне напоминает…
– Потом?
– Гражданочка была погружена в машину и отправлена, – вновь перешел Кузьмич на казенный тон. – Дарья с тех пор так и оставалась в квартире. Одна она там или нет, судить затруднительно – за это время многие входили, но никто из них в прежних посещениях квартиры не замечен, так что утверждать
Смолин посмотрел на часы: шло к полуночи. Отсюда им, как обычно, были прекрасно видны окна кухни и двух комнат из трех – свет там ни на секунду не гас. Отправленный полчаса назад на разведку к противоположной стороне дома Шварц прилежно отрапортовал, что свет горит и в третьей комнате, шторы там так же плотно задернуты…
– Когда «скорая» уехала, я сходил к подъезду, – продолжал Кузьмич. – Там наблюдалось некоторое скопление граждан, привлеченных происходящим. Среди таковых, состоявших главным образом из соседей, преобладали высказывания, сочувствующие старушке, – а также циркулировали слухи, что бабушка, придя в умоисступление, мужнины картины резала на мелкие клочки-полосы, чуть ли не все покромсала. Информация данная, как меня заверили, поступила от родственницы, которая врачей и вызвала… Речь, надо полагать, может идти только о гражданке Дарье… Более доложить нечего.
– Свет, – страшным шепотом распорядился Смолин. – Свет вырубите!
Оказавшийся ближе всех Фельдмаршал ударил по выключателю, и свет погас. Смолин приник к окну, отдернув выцветшую занавеску. У подъезда остановился микроавтобус, кажется, «тойотовский», выпрыгнули двое парней, откатили боковую дверцу, выдернули объемистый, но, судя по их движениям, очень легкий мешок…
Смолин непроизвольно оскалился. Уличный фонарь помещался у самого подъезда, света было достаточно, и он моментально опознал двоих из тех, что сегодня пытались ему хамить в парке. У одного башка была украшена аккуратной белой повязкой, укутывавшей главным образом ухо. Он первым и вошел в подъезд, а второй, без усилий вскинув мешок на плечо, подался следом.
– Фельдмаршал, – распорядился Смолин, не поворачивая головы. – Давай туда быстренько, проткни ему покрышку, а лучше две…
Технической стороны дела он не касался, прекрасно зная, что Фельдмаршал всегда с собой таскает отличный многофункциональный ножик – из тех, что представляют собой раскладные плоскогубцы с массой других полезных штучек. Фельдмаршал кивнул и проворно выскользнул из квартиры.
– Ну вот, – сказал Смолин, поудобнее усаживаясь на подоконнике. – Тут не нужно быть гением – информации столько, что выводы кто угодно сделает… Бабульке наверняка наша стерва подсыпала или подлила какой-нибудь дури, достаточно быстродействующей. Вот крыша и поехала, шифером шурша… Так, что у эскулапов и сомнений не было насчет немедленной госпитализации. И кто тут докажет, что Дашка – не родственница, а сбоку припека… Обратите внимание, джентльмены и товарищи, что сценарий не лишен определенного изящества… Бабушка Фаина, изволите ли видеть, картины рвала в мелкую лапшу… Под это дело можно все вынести… А в мешке у них, вероятнее всего, как раз и напиханы обрывочки-лоскуточки, которыми потом вся квартира усыпана будет… Изящно, согласен, есть выдумка и фантазия у наших долбаных конкурентов… Когда бабуля выйдет на волю, веры ей не будет никакой, что бы ни твердила… Нет, положительно, с фантазией сволочи…
Кузьмич, переставший наконец расхаживать по комнате, словно журавль, откашлялся и озабоченно сказал:
– Следовало бы поставить в известность органы…
– Органы, Кузьмич, в известность уже поставлены, – сказал Смолин чистую правду.
Он понятия не имел, где притаились местные правоохранители, – но рекомендованный ему Равилем здешний подполковник произвел самое хорошее впечатление. Понятно
Смолин оглянулся. Кузьмич, присев на краешек обшарпанного стула, прямо-таки извивался от нетерпения, очень ему хотелось тряхнуть стариной и немедленно пресечь нечто противозаконное. Так и содрогался от нешуточного охотничьего азарта, хрен старый. Шварц же, устроившись гораздо более уютно – в единственном мягком кресле времен пребывания здесь Гагарина и Че, – внешних признаков нетерпения не выказывал, он просто покручивал на колене небольшой немецкий револьверчик, заряженный солидными «резинками». Как самый молодой в команде, не наигравшийся еще дурами, он вечно таскал кучу всевозможных стрелялок, то газовик у него драл карман, то «Оса» с лазерным прицелом, то разнообразные «резины». Впрочем, сегодня эти его цацки могли и пригодиться…
– Ясно, что ночевать они там не будут, – сказал Смолин. – Рано или поздно уйдут. Короче говоря… Кузьмич, ты у нас будешь бдительный сосед, вредный пенсионер, который просто не может не поинтересоваться, что это ночной порой в машину грузят. Усек?
– А чего тут не усечь…
– В общем, подойдешь первым и наедешь на них со всей возможной вредностью. Только, я тебя умоляю, если они что-то такое достанут, не геройствуй, а падай, мы будем за спиной…
– Знал бы ты, Василий Яковлевич, в каких переделках бывали, – с достоинством изрек Кузьмич.
– Все равно, – сказал Смолин. – Если появится нечто стреляющее – не искушай судьбу… Мы их в таком случае будем крутить с особенной заботой… Шварц, а Вадик что, так и не объявился?
– Мобильник отключен напрочь, пропал…
– Ну, дело житейское, – сказал Смолин. – Оттягивается где-нибудь, декадент… Итак, если… Опа!
Свет в одной из комнат погас – а почти сразу же и в другой.
– Быстро! – приказал Смолин, спрыгивая с подоконника. – Они уходят, бля буду, уходят…
Он первым выскочил из барака и быстрыми шагами направился к подъезду. Спохватившись, пропустил вперед Кузьмича, схватил за локоть бульдозером прущего Шварца. Кузьмич, обогнав их – он был все в той же гимнастерке, галифе и начищенных до блеска сапогах, – одним махом оказался возле машины, к которой уже преспокойно подходила Дашенька в компании двух парней (все трое нагруженные толстенными свертками, в которых моментально угадывались свернутые полотна), заступил дорогу честной компании и командирским голосом, источавшим как железо, так и яд, рявкнул:
– Па-астаим, молодые люди! Что это вы тут на ночь глядя перетаскиваете?
Смолин успел прикинуть: всех картин они за одну ходку не смогли бы прихватить, наверняка собирались возвращаться еще раз, то-то свет в кухне остался – там, надо полагать, и остальное дожидается, столь же тщательно свернутое, ну, тем лучше, улики налицо…
Он достал из кармана брелок, парный к тому, что оставил Фаине, нажал кнопочку и убедился по миганию красного огонька, что штучка работает. Тем временем произошло то, чего и следовало ожидать: тот, у которого оба уха остались здоровехонькими, даже не замедляя шага, ленивым голосом посоветовал Кузьмичу убираться по семиэтажному адресу – и хладнокровно двинулся к машине.
– Нет, вы постойте, гражданин! – ухватил его Кузьмич за локоть.
Парень высвободился сильным рывком и процедил:
– Ты что, старый, давно мордой об забор не прикладывался?
Самое время было вступать в игру. Смолин быстро сделал четыре шага, непреклонно отодвинул в сторону разохотившегося Кузьмича, явно намеренного продолжать склоку не игры ради, а по велению души. Сказал с расстановочкой:
– Нехорошо, ребятки, оскорблять такими словами заслуженного человека… Нехорошо…