Антим 2. Танцы на костях

Емелин Андрей

Мужчина понимал, что вскоре уже забрезжит рассвет и он не встретит здесь никакой гусеницы, ни обыкновенной, ни уж тем более огненной.

Он чуть грустно вздохнул от этой мысли, потому как девушка из сна ему очень нравилась и несмотря на то, что бремя пророчества похоже предстояло нести кому-то иному, он хотел бы встретить воплощение своей фантазии в реальности.

Через полчаса небо с восточной стороны стало проясняться, однако Иован решил, что посидит еще немного, в конце концов не зря же он проделал свой путь именно до Фремьена, все равно до

выхода из города оставалось немногим более пары сотен метров. Но и когда утреннее солнце окрасило своими первыми робкими лучами обугленные постройки, мужчина поймал себя на том, что ищет повод задержаться.

Тогда, улыбнувшись самому себе, он мысленно попрощался с огненной гусеницей, пожелав ей во что бы то ни стало обратиться бабочкой и поднялся.

В этот момент из переулка донесся приглушенный звук чьих-то быстрых шагов, от чего воин замер, отсчитывая секунды до наступления невидимости и изготовился к стрельбе из арбалета.

Плащ уже сокрыл его от посторонних глаз, но шаги прекратились, словно их владелец переводил дыхание или выбирал маршрут, а затем у иссеченного магическим огнем строения Иован увидел Ее.

В нежных утренних лучах, она осторожно ступала по черному пеплу, все так же ослепительно красива, как и в момент их первой встречи во сне. Алое легкое платье казалось отголоском бушевавшего здесь некогда пожара, но более не властвовавшего над жизнями людей, а напротив, робко и несмело крадущегося посреди изувеченного потусторонней стихией города.

Не в силах отвести взгляда от ее лица, Иован читал в больших карих глазах тревогу и отчаяние, он уже хотел было двинуться ей навстречу, не зная еще, что скажет, но вдруг, позади девушки, из-за того же самого здания откуда она появилась, выбежало несколько патрульных Рейха.

– Нольмонте па! Же суи же мазищьен! – звонко выкрикнула девушка на ланкарском, и обернулась. Чтобы не означала эта фраза, рейховцев она не остановила и Иован решил не выдавать себя раньше времени, считая противников. Их оказалось шестеро, а это представляло серьезную опасность даже для него, особенно учитывая то, что защищать предстояло не только себя самого.

Внезапно огненная гусеница вскинула правую руку и Иован понял, что она собирается произнести заклинание. Он даже узнал его по характерно сложенным пальцам, вот только плеть инферно так и не появилась, а на груди девушки что-то отрывисто щелкнуло, и хрупкая фигура стала медленно заваливаться набок.

Иован знал, – злость неважный союзник в бою, потому как она мешала мыслить трезво. Вот только в его душе кипела самая настоящая ярость, являвшаяся порой куда более грозным оружием чем тот же меч или даже взрывной заряд.

Он с силой распахнул полы своего плаща сбрасывая невидимость, и первый противник получил тяжелый стальной болт в лицо. Отброшенный в сторону арбалет не успел еще коснуться темного пепла, когда метательный нож впился в горло самому дальнему бойцу, имевшему при себе щит.

Вторым ножом Иован промазал, но нужно было не растерять преимущества внезапности, потому мужчина

рванулся с места, выхватывая из ножен меч.

Патрульные Рейха стояли, разинув рты.

Но оно и понятно, одно дело преследовать беззащитную девушку, а совсем другое, когда на тебя несется материализовавшийся из воздуха воин, размахивающий сталью клинка.

Еще один солдат лишился жизни, пытаясь неуклюже защититься, однако оставшиеся трое бойцов наконец осознали, что их группа сократилась уже на вполовину и рисковала вскоре вовсе превратиться в шесть коротких строчек отчета боевых потерь.

Они двинулись навстречу Иовану, но он, напротив, остановился и, опустив оружие, выкрикнул на рейском:

– Все сюда! Их здесь только двое! – затем он выхватил из нагрудного кармана последний метательный нож и сравнял количество живых бойцов с только что озвученным.

Рейховцы дрогнули и попятились, совершив при этом страшную ошибку. Иован рванулся к ближайшему и после короткого финта вонзил ему меч прямо в сердце. Последний патрульный встретил свою смерть уже стоя к ней спиной, и медленно осел на пепел, бестолково хватаясь руками за пронзенную сталью шею.

Ассиец, однако, чувствовал, что пока не победил, потому как главная его цель все еще лежала в стороне не шелохнувшись. Из груди огненной гусеницы вырывались сдавленные стоны. Иован склонился над девушкой, силясь понять, чем может сейчас помочь.

Она смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами, а ее пальцы исступленно царапали кожу на груди, чуть ниже ключиц. Иован догадался, что девушке не удается сделать вдох.

Тогда он одной рукой плотно зажал ей нос, а второй взялся за подбородок. Сделал глубокий вдох и плотно прильнув к губам, резко выдохнул. Получилось плохо, потому как девушка сперва не разомкнула толком рот, однако она поняла его намерения и в следующую попытку уже сама старалась помочь.

Иован все повторял и повторял свои действия, видя, как девушке становится лучше, а она, не отрываясь смотрела в его глаза и этот взгляд щемил его сердце. Он уже знал, что не позволит ей умереть. Ни сейчас, никогда.

Наконец огненная гусеница закашлялась, и новый вздох удался ей относительно легко. Она пыталась отдышаться, но не отпускала его, крепко держась рукой за плечо мужчины.

Он же улыбался, глядя на нее и, когда дыхание девушки выровнялось, сказал:

– Ну здравствуй, огненная гусеница. Вот мы и встретились снова, только я понятия не имею, что же нам делать дальше.

– Куа? Же не компром па, – с досадой ответила девушка.

– Да, мне не знаком твой язык, – кивнул мужчина, а затем добавил. – Ами. Идемоа.

Это означало «Друг. Помощь» и составляло едва ли не половину его словарного запаса на ланкарском.

Девушка улыбнулась ему, продемонстрировав те самые ямочки на щеках, которые он так хорошо и отчетливо помнил. Вот только теперь на этой улыбке лежала тень тяжелой беспросветной усталости и страха.

– Иован, – сказал ассиец, коснувшись рукой своей груди.