Антипара

Нария Полли

— Как думаешь, что это было? — спросила меня Нежана, кутаясь в мантию, которую ей услужливо предложил Добрыня. Ночь сегодня выдалась прохладная. Богдан же где-то раздобыл шерстяной плед и заботливо укутал меня в него, словно гусеницу в куколку, из которой потом вылупится бабочка. Ну, только если очень сильно потрепанная.

— Катаклизм, — заметил кто-то стоящий рядом.

Я же так не думала. Наша страна находилась на равнине. Мы не славились горами, морями и другими предвестниками возможных бедствий. Тут явно было что-то иное.

— Я ставлю на магию, — уверенно произнес Бачевский. —

Вы же все видели, что творилось с Лалой. Ацыги очень чувствительны по своей натуре.

И я была с ним полностью согласна. Поведение дочки баро меня волновало даже больше, чем землетрясение, которое в наших землях ну никак не могло произойти.

— Адепты! — громкий, усиленный магией голос Говена разлетелся по двору академии, заставляя всех собравшихся затихнуть. Ректор стоял на балконе, откуда его хорошо было видно. Бледное-пепельное лицо, руки, вцепившиеся в каменную ограду с неимоверной силой. Все это говорило мне о том, что дела еще хуже, чем мы могли бы представить.

— Прошу всех сохранять спокойствие и здравый разум. Академии Равновесия ничего не угрожает. Был сломлен защитный барьер, но его уже восстанавливают духи-хранители.

— Это было нападение? — ахнул кто-то из толпы, и по улице пролетел гул голосов, рискуя вновь перерасти в панику.

— Магистр Радзиевский, думаю, будет правильным сообщить ученикам правду, — Ратори Грабовская, уставшая и немного осунувшаяся, вышла и встала прямо под балконом. — Это было бы честно, учитывая, каких воспитанников мы учим. Будущие двойки обязаны знать о случившемся, ведь в первую очередь это отразится именно на таких, как они!

— Это не разумно! — в спор вступил наказатель Часлав Шклярский. — Мы должны сначала обсудить…

— Это было покушение на мой феод.

Из тени здания вышел Бартош, крепко держащий за руку свою дочь Лалу. Та молчаливой тенью следовала за баро.

Чеслав, видимо не согласный с раскрытием информации, сжав кулаки, кивнул ректору и ушел со двора в сторону преграды. А мы же, адепты, с затаенным любопытством и страхом смотрели на ацыга и ждали продолжения. И оно последовало, но не в той форме, в которой мы все ожидали.

— Ты! — Лала вдруг резко вскинула опущенную голову и вырвал ладонь из хватки Бартоша кинулась прямо на магистра Ратори. Ацыга, не сбавляя скорости, врезалась в преподавательницу и сбила ее с ног. — В тебе злой дух. Я изгоню ее. Порву твою нить!! Слышишь!

Девушка разрывала одежду на груди Грабовской, царапала ее, а та кричала в ответ до тех пор, пока Бартош не стащил обезумевшую дочь с преподавательницы.

Говен одним разрезом клинка переместился к Ратори и попытался поднять ее с земли. Ему это даже удалось, однако тело женщины ходило ходуном, извивалось и тряслось крупной дрожью. И все это время она кричала. Кричала так же дико, как Лала в ночь гулючек и в бальной зале. Так, словно в нее действительно вселился злой дух с Нави.

Бахарь, лечивший ушибы, бросил свое занятие и кинулся на выручку, но Ратори уже ничто не могло помочь. Еще пару раз она сильно дернулась и осела на землю. Со стороны казалось, что она умерла, однако грудь ее в разорванном вороте платья продолжала едва заметно вздыматься и опускаться.

—

Что ты натворила? — Бартош встряхнул Лалу. — Ее нить разорвана!

— Изгнала зло из этого мира, — ацыга криво усмехнулась отцу и рассмеялась. Жутко и безумно.

Богдан, стоявший возле меня, дернулся, и я, зная, что потом отвечу за свой поступок, схватила его за руку и крепко сжала. Он отстраненно погладил мои костяшки большим пальцем, но глаза его все так же оставались прикованными к черноволосой девушке.

— Это не она. Не она, — прошептал колдун.

Эту Лалу даже я не узнавала. Ацыга пугала до чертиков.

Ректор поднял на руки бесчувственное тело женщины и, глядя баро прямо в глаза, с угрозой произнес:

— Завтра на рассвете я вызову в академию чернецов из Пустой кельи.

— Я не отдам им свою дочь! — взревел Бартош. — Она не ведала, что делала!

— Это не имеет значения. Она только что прилюдно разорвала нить невинного человека. Это повезло, что Ратори осталась жива, иначе речь бы шла о Моглавской тюрьме!

— Не им судить Лалу. Я требую сэнда! Мы сами вынесем вердикт для нее. Если выяснится, что она, — он дернул дочь за руку, и та, как тряпичная кукла, от его движений сделала пару шагов из стороны в сторону. — Сделала все в полном разумении, то я лично объявлю ее магирдо.

Слова Бартошу давались тяжело.

— Ты в своем праве, баро.

— Но чернецы нам нужны в любом случаем, — подал голос бахарь, окинув Грабовскую печальным взглядом и мотнув от бессилия головой. — Больше ей никто уже не поможет.

*Сэнда — суд ацыг.

Глава 39

Эту ночь, скорее всего, никто не спал. Хоть нас и разогнали по комнатам, а освободившихся духов-хранителей заставили охранять входы и выходы корпусов, спать, казалось, неким неоправданным прегрешением.

Мы с Нежаной так и просидели в обнимку в полной тишине и смотрели в одну точку. Даже нить не беспокоила. Магические манипуляции Бесяша принесли свои плоды, и я чувствовала себя отлично, несмотря даже на то, что практически весь вечер держала Богдана за руку.

На рассвете мы с подругой все-таки нашли в себе силы переодеться, причесаться и просто дожидались, пока прозвучит утренний колокол. Словно поднятые из земли мертвецы, мы побрели в сторону столовой, и хоть никто не объявлял никаких новостей, мы отчего-то догадывались, что именно за завтраком нас оповестят о чем-то важном.

Догадки были верны. Только, как оказалось, мы до конца не понимали, на сколько все серьезно.

Столы в столовой были раздвинуты, скатерти на них были заполнены на треть, и как стало понятно — еда не должна отвлекать наше внимание от насущных проблем. Зато нас ждала полная порция известий от самого главы Паламенда. Бессон Кински предстал перед нами не через портальное зеркало, а собственной персоной ив полной красе. Красная мантия с белыми линиями и орнаментом на подоле и рукавах. По правде говоря, я никогда лично его не видела, как и остальные адепты академии Равновесия. Магистры Паламенда крайне редко радовали своим присутствием, что опять же говорило о чрезвычайности положения.