Шрифт:
Лариса Ратич
Антипедагогические этюды
…А вчера написались стихи: первые, робкие. Зиночке показалось, что очень хорошие, ведь она сидела над ними чуть ли не до утра. О любви, конечно, сами понимаете.
Два раза вставала мама, заглядывала к ней в комнату. Пришлось отговариваться: завтра вроде как зачёт по геометрии, надо подготовиться. Мамины шаги девочка успевала услышать заранее, и оба раза взору родительницы благополучно
Ну что ж, дело обычное: Зина — отличница; такие посиделки над уроками для неё не редкость. В свои четырнадцать лет она уже точно знает, чего хочет; волевая и усидчивая. Гордость семьи.
Родители Зиночки понимали: контроль, контроль и ещё раз контроль! Вот залог успеха их единственной дочери. С самых ранних лет девочка чётко усвоила все «можно» и «нельзя», «прилично» и «неприлично». Строгий режим и чёткое дозирование! Учёба — отдых, учёба — отдых.
В основном это была, конечно, заслуга папы, мама только беспрекословно подчинялась его железной воле. Она понимала: лишь вместе, выдвинув единые требования, родители могут сделать из ребёнка то, что нужно. И до сих пор — никогда и никаких сбоев не было. На любом родительском собрании мама и папа Зиночки Маевской (а они ходили туда всегда вместе; ведь образцовая семья!) чувствовали себя хозяевами положения: уж к кому-кому, а к их дочери претензий и быть не могло. А наоборот, звучали только похвалы. Другие мамаши сердито супили брови, натянуто улыбаясь, а чета Маевских снова была на высоте. Их поздравляли, фальшиво радуясь:
— Ой, конечно! С вашей системой воспитания это не удивительно! Можно только позавидовать…
«Только позавидовать» — это было самой настоящей правдой.
И вот — стихи… Зиночка, конечно, много читала, прекрасно писала сочинения, но, если честно, литература её никогда «не грела». А тут вдруг — как второе зрение открылось: «Я вас любил. Любовь ещё, быть может…»
Что это?! Даже заплакала. Пушкин — это, оказывается, чудо… Бросилась к другим: Фет, Тютчев, Кольцов. Боже мой, какая красота!!!
«Когда повеет вдруг весною и что-то встрепенётся в нас…» Да-да, именно встрепенётся, Зиночка знала.
Ах, этот Алик! Как больно и как радостно смотреть на него… Очень жаль, что учатся они в параллельных классах, а не в одном. У Зиночки есть только переменки, чтобы увидеть юношу. Да и то не всегда удаётся.
А ещё есть балкон. Если на него выйти, то можно, повернув голову, увидеть кусочек окна Алькиной квартиры в соседнем доме. Это тоже радость.
Только ничего этого Алику не нужно, он и в упор девушку не видит. Конечно, Алька красивый; картинка, а не парень. Все девчонки школы за ним бегают.
Это ж глаз невозможно отвести, когда он, стройный, высокий, смуглолицый и удивительно гордый шагает куда-нибудь по своим делам, лишь снисходительноулыбаясь встречнму поклонению… А кто такая Маевская? — ну хоть бы хорошенькая была! Её-то и по имени почти никто не зовёт.
— Маевская, дай списать! — это всё, с чем
Хорошо учиться — это единственное, чем Зиночка может выделиться. Она девочка самокритичная, и в зеркало смотрит без иллюзий. Обыкновенная, более чем… Худая нескладёха с торчащими ушами. Не всегда гадкие утята превращаются в лебедей, это Зиночка уже поняла.
Одноклассницы её все как-то вдруг начали меняться, расцветать; а Маевская — всё та же Маевская. Зиночка плюнула бы на это давно (подумаешь, проблема!!!), если б не Алька. Хоть бы уехал куда-нибудь, что ли!.. Говорят, с глаз долой — из сердца вон.
Никому в мире Зина не призналась бы, что значит для неё этот мальчик. Да и кому? — подруг у девушки нет, одни только «дай списать». Засмеют, разболтают, — стыда не оберёшься.
Правда, вот новенькая (месяц как пришла в их класс) смотрит всегда дружелюбно, с интересом. И не просит списать, сама — не дура. и симпатичная, ничего не скажешь. Вот с ней Зиночка более-менее сдружилась. Но не до такой степени, чтоб про Альку… Хотя Иринка — ох и внимательная, сама спросила:
— Он что, нравится тебе?
Как она догадалась?! Зиночка рассердилась, нагрубила. Потом — жалела. Помирились, и Ира больше этой темы не касалась.
В одном лишь Иринка упряма и настойчива:
— Зинка, раскройся!!! Что ты из себя чучело делаешь?!
Добилась-таки однажды, затащила Маевскую к себе. Сначала попили чаю с тортом, а потом Ира объявила:
— Сейчас буду из тебя делать настоящую!
Зина немножко посопротивлялась, но больше для проформы; самой было интересно: что получится?.. Хотя вряд ли…
Иринка усадила её спиной к зеркалу («Не вертись! Потом оценишь!») и принялась «колдовать». Она что-то невыносимо долго делала с волосами и с лицом подруги, выставив перед ней на табуретке целый арсенал красоты, от набора загадочных кисточек, теней и помад до большого фена с насадками.
Но наконец-то Ира закончила, гордо выдохнула: «Всё!!!»
Зиночка развернулась и… На неё из зеркала поражённо пялилась худенькая, но довольно смазливая девчоночка с аккуратно подведёнными глазками (они даже стали заметно больше! Оптический обман?..), очень хорошенькими губками… А причёска!! Ушей — не видно…
— Ну?! Как тебе этот тональный крем? — торжествовала Иринка.
— Это… Это как же?.. — Зина то подходила, то вновь отходила от зеркала, пытаясь понять, в чём же здесь фокус?
— Говорила ж я тебе, что ты — симпатичная, а? Говорила? — смеялась Иринка. — Эх ты, лягушка-царевна! Хватит, сбрасывай, наконец, старую кожу! Скоро Иваны-царевичи стаями повалят, увидишь.
Она хохотала, тормошила подругу, довольная своей работой. Наконец заставила ещё и примерить одно из своих платьев, и, когда Зина переоделась, заскакала даже на одной ножке: