Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
— Не-а! — Мальчишка побренчал монетами и даже ухитрился, не выпуская из ладони другие, подбросить одну из них на манер игры в орлянку.
— О, да ты знаток! Ну-ка, дай одну.
— Вот еще!
Мальчишка зажал монеты в кулаке и отодвинулся. Сушкин повернулся к поручику и спросил:
— Помните, я вам рассказывал, что можно выбросить десять орлов из десяти?
— Да, но так и не закончили.
— Хотите, покажу?
Поручик с сомнением покосился на пачку писчей бумаги, на чернильницу, на адресную книгу, на кучу выписок и газетных вырезок, на алфавитные дуги, забитые «прибылыми»
— Не думаю, что время подходящее. Дел у нас, похоже, невпроворот.
Репортер, согласно кивнув, тем не менее, подмигнул и, оборотившись обратно к мальчишке, спросил уже у него:
— А ты? Хочешь посмотреть?
— Десять из десяти?
— Точно!
— Свистите!
— Если так, три рубля получишь!
— Держите!
Сушкин подхватил брошенную ему монету, уложил ее на ноготь большого пальца — согнутого в фаланге и упертого в указательный — и метнул к потолку. Монета, сверкнув серебром в электрическом свете, вознеслась в темноту, но тут же вернулась обратно, упав в раскрытую ладонь репортера.
— Орел!
Мальчишка и поручик, напрочь, как и следовало ожидать от заядлого игрока, выбросивший из головы всякие прочие мысли, придвинулись к Сушкину почти вплотную и закусили губы. Сушкин снова уложил монету на ноготь большого пальца и подбросил ее к потолку.
— Орел!
Монета взлетела в третий, в четвертый, в пятый раз, и каждый раз ее полет заканчивался восклицанием:
— Орел!
— Черт побери! Пятьдесят на пятьдесят! — поручик начал возбужденно притаптывать ногами и даже не заметил, как он и мальчишка, такой же возбужденный, схватились за руки. — Уже не продуешься!
Сушкин, как сказали бы на улице, осклабился и продолжил игру.
В шестой, в седьмой и в восьмой раз монета выпала орлом! И в девятый — тоже. Перед последним броском репортер помедлил, как-то особенно тщательно, чуть ли не напоказ, укладывая монету на ноготь большого пальца. Когда она, наконец, взлетела к потолку, дыхание мальчишки и поручика буквально оборвалось: оба проводили ее одинаковым движением голов и встретили ее такими же одинаковыми движениями.
Монета упала в ладонь.
— Орел!
Поручик и мальчишка одновременно выдохнули.
— Вот это да!
— Знатно!
Сушкин протянул монету мальчишке и засмеялся:
— Жив, курилка! Есть еще порох в пороховнице!
— Но как?
— Научи?те!
— Тут практика нужна. — Сушкин снял пальто и, аккуратно сложив его пополам, набросил его на спинку стула. — Практика и только практика. А еще — просто знать, что не бывает монеток идеальных, уравновешенных, как сказали бы господа физики и прочие натуралисты. Любая монета имеет стороны более легкую и более тяжелую. Всего-то и нужно — выяснить, какая из них какая, и, зная и учитывая это, класть монету на палец соответствующей стороной. И стараться подбрасывать с примерно одинаковым усилием. Вот это — сложнее всего. Вот в этом-то и нужно практиковаться. Но с практикой приходит опыт, и тогда уже проиграть в орлянку невозможно. При условии, конечно, что ты монетку подбрасываешь, а не стараешься угадать, как она выпадет — орлом или решеткой. В угадывании смысла нет. В подбрасывании — вся соль процесса!
Поручик
Возбуждение же мальчишки не сменилось задумчивостью. Наоборот: подбросив несколько раз монетку и не добившись желаемого результата, мальчишка сунул ее в карман с выражением упрямой решительности: мол, все равно заставлю летать, как нужно, дайте только время! Ну, а сейчас — время для другого: дернув Сушкина за рукав пиджака, он требовательно спросил:
— А трешка?
Репортер ухмыльнулся:
— Ты проиграл. Какая трешка?
— Вы обещали!
— Нет, мой милый. А все же дать ее тебе я могу. Но не просто так: давай, рассказывай, с чего бы это нам нужно было выметаться до закрытия? Ефим Карпович решил от нас отделаться?
— Не-а…
Мальчишка на мгновение призадумался, но тут же продолжил:
— Комиссия у нас. Реор… реорга… низацию затеяли. Прибудут сегодня осматриваться. Что да как вынюхивать. По углам шарить. Вон: даже пыль всякую пришлось заранее протереть! — Мальчишка провел пальцем по столу и с явным презрением к результату продемонстрировал поручику и репортеру абсолютно чистую подушечку. — Видите? Кошмар, да и только!
Поручик, пораженный даже не столько неожиданным в устах явно не слишком, как сказали бы ныне, благополучного подростка словом «кошмар», сколько его уж точно необычным для такого подростка выговором — с четким «о» и попыткой грассирования, — с удивлением воззрился на мальчишку. Тот, правильно поняв это удивление, даже обиделся:
— Все так говорят в таких ситуациях. А я что — рыжий?
Поручик моргнул: объяснение показалось ему еще более неожиданным, нежели сами слово и манера его произнесения. Однако он благоразумно не стал выяснять, кто эти все, говорящие «кошмар» вот так и в таких обстоятельствах. Мальчишка же, тем временем, требовательно протянул ладонь, обращаясь к репортеру:
— Гоните трешку!
Сушкин вынул из кармана бумажник и достал из него три рубля.
— Деньги любишь?
— Конечно. А кто их не любит?
— Правильно. — Отдав мальчишке купюру, Сушкин не торопился спрятать бумажник. — А еще что любишь?
Мальчишка задумался, но ненадолго:
— Деньги!
— Сколько?
— Еще трешку!
— И ты работаешь с нами?
— Час!
Сушкин начал демонстративно прятать бумажник в карман.
— Два!
Репортер замедлил неприятное для мальчишки движение:
— Четыре рубля и работаешь столько, сколько нужно!
— Согласен!
Спустя минуту поручик и репортер уже сидели за столом, с головой, как принято выражаться в таких случаях, зарывшись в принесенные ими бумаги и ложившиеся подле них все новые и новые бланки: их приносил — а затем и уносил обратно — летавший по всему помещению Адресного стола и оказавшийся на редкость добросовестным в отношении своих нанимателей мальчишка. Впрочем, полученные им семь рублей с мелочью, которой, вероятно, тоже набралось бы на изрядную сумму, должны были греть его душу и окрылять ему спину.