Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10

Хорватова Елена Викторовна

Гесс тоже выглядел потрясенным. А вот доктор — напротив — неброско, если можно так выразиться, улыбался: его губы были тронуты чем-то вроде намека на улыбку. По-видимому, самолюбию Михаила Георгиевича очень польстило столь быстро отыскавшееся подтверждение его выводам о каменном подвале.

— И все же, — Вадим Арнольдович заговорил неуверенно, словно на ощупь, словно подбирая слова из невероятного, но совершенно — в массе своей — бесполезного множества. — И все же, господа, я не понимаю: почему именно так? И почему пожарные не обнаружили труп? А вдруг это — совпадение? Вдруг дача сгорела случайно, а в ее подвале и не было Мякинина?

Можайский кивнул на газету:

— Число!

Гесс взял газету, встряхнул растрепанные листы, выискивая

первую страницу, и, найдя ее, назвал число.

— Оно еще больше все запутывает.

— Нет. — Михаил Георгиевич быстро перевел взгляд с Можайского на Гесса и обратно. — Наоборот. Оно полностью соответствует результатам вскрытия Мякинина. И вот тут я снова хотел бы, Юрий Михайлович, получить объяснение: как вы до этого додумались? Не говоря уже о причине смерти?

Можайский склонил голову к плечу:

— Что касается причины, то с этим всё просто: попалась мне как-то на глаза брошюра — весьма занимательная, кстати, — о клинической картине последствий отравления дымом. Или угарным газом, если угодно. Мякинин был гол, а погода, температура, стоявшая все эти дни, не способствовала разложению. Состояние кожных покровов, их окраска, если быть точным, уж очень напоминала описание из брошюры. Конечно, это могло быть и совпадением, но как-то слишком кстати это совпадение пришлось. Хотя, положив руку на сердце, выезжая в Плюссу, я и думать не думал, что обнаруженный в ее окрестностях труп может быть как-то связан со столичными пожарами. Нет. Я был уверен, что это — просто очередное преступление. Зверское — да. Непонятное — да. Но не «пожарное». Однако уже на месте меня насторожили многие несоответствия. Во-первых, сама причина смерти: состояние кожных покровов Мякинина, с одной стороны, никак не объяснялось тем, что его забили насмерть, а с другой — объяснилось бы при условии, что его не забивали. Во-вторых, отсутствие крови: если бы Мякинина убили прямо там, да еще и таким страшным способом, всё вокруг, весь снег на многие метры был бы окровавлен. Но ничего подобного не наблюдалось! Почти везде, за исключением совсем незначительных, в общем-то, следов крови подле отсеченной головы, было подозрительно чисто. Значит, Мякинин был уже мертв? Значит, сам труп его доставили откуда-то еще? И вот еще какой момент: изуродовать лицо — это понятно. Но зачем было ноги-руки ломать и, подозреваю, позвоночник?

Инихов, видевший труп собственными глазами, удивился:

— Ноги? Руки? Позвоночник? Я не заметил!

— Доктор?

Михаил Георгиевич, пристально и с уважением глядя на Можайского, ответил, не оборачивая взор на Сергея Ильича:

— Всё верно: и руки, и ноги, и позвоночник у Мякинина сломаны.

И снова вмешался Гесс:

— Но господа! Это все равно не имеет смысла!

— Согласен. — Мрачный Чулицкий Гесса поддержал, но явно из каких-то своих, не связанных с рассуждениями Вадима Арнольдовича, побуждений. — Телеграфный бланк. Сама одежда. К чему все это было оставлять, если душегубы хотели затруднить опознание? И способ убийства: не проще ли человека застрелить, зарезать, дать ему, в конце концов, по голове? К чему такие сложности с отравлением на пожаре? Не спалил же, в самом деле, Кальберг собственную дачу ради настолько… эксцентричного убийства какого-то мальчишки? И как вообще этот мальчишка мог быть связан с пожарами и убийствами, о которых мы теперь толкуем? Извините, Можайский, но это всё — бред какой-то!

— И не только! — Инихов решительно встал на сторону своего начальника и, невольно, на сторону Гесса. — Мякинин-старший! Вы именно его обвинили в убийстве брата, а теперь оказывается, что он и ни при чем? Зачем же он тогда стрелял в нас и покончил с собой? Ерунда какая-то, сплошная путаница!

— А вот и нет!

Все, не исключая и Можайского, с удивлением воззрились на поручика. Любимов был красен, взволнован, но отступать не собирался.

— Да, господа, все становится ясным, если взглянуть на дело немного под другим углом. А именно: с чего это мы вдруг решили, — это «мы», объединившее

всех присутствующих, оказалось ловким демагогическим ходом. И хотя поручик сделал его не вполне осознанно, эффект от этого не уменьшился: разделившиеся было на два, а то и на три недружественных лагеря полицейские снова осознали, что находятся в одной лодке. — Почему это мы вдруг решили, что убийца или убийцы Мякинина — те же самые люди, что стоят за пожарами? Откуда следует то, что Кальберг и какие-то неизвестные, с одной стороны, и тот же Мякинин-старший находятся или находились на одной стороне?

Чулицкий застонал и схватился за голову:

— Поручик, Бога ради, не продолжайте! Нам еще не хватало каких-то других убийц! Или, если уж другие убийцы и существуют, то пусть они хотя бы не будут связаны с делом о пожарах, хорошо? Давайте договоримся…

— Нет, Михаил Фролович, подождите. — Можайский подмигнул поручику. — Николай Вячеславович прав. А вот вы — нет. Смотрите, что получается. Во-первых, мы имеем какого-то темного гения, который придумал и организовал предприятие — назовем это так — по уничтожению, простите за каламбур, насмерть надоевших людей. Во-вторых, мы имеем Кальберга с его страховым от огня обществом, который в этом предприятии соучаствует из расчета дележа доходов от страховых премий. В третьих, мы должны иметь непосредственно исполнителей: а) поджогов; б) убийств конечных, то есть непосредственно заказанных душегубам, жертв. При условии, разумеется, что ни сам Кальберг, ни сам таинственный незнакомец этим не занимаются.

— А может, это всё — один лишь Кальберг?

В принципе, предположение Чулицкого было разумным, но оно противоречило фактам, на что Можайский тут же ему указал:

— Вы, как минимум, забываете о пожарных. Тот же Бочаров явно неспроста получал столько денег от «Неопалимой Пальмиры». И хотя его гибель на пожаре фабрики Штольца, похоже, случайна и никак не связана с нашим делом — не считая, разумеется, того, что этой гибелью воспользовались, чтобы провернуть дельце в пользу его сводной сестры, — но само его участие в темных делишках Кальберга и компании, полагаю, неоспоримо. Как неоспоримо и участие других чинов пожарной команды: посмотрите записи из реестров «Пальмиры». В каждой части имеются счастливчики, наиболее обласканные денежными премиями! И все они, как и покойный Бочаров, — старые и опытные в пожарном деле люди. Не станете же вы утверждать, что это — случайность?

Чулицкий был вынужден согласиться:

— Не стану. — И, еще больше, пусть это и казалось уже невозможным, помрачнев, добавил: «Этих тоже придется брать».

— Разумеется. И уж они-то, без сомнения, много интересного нам расскажут об их роли. Однако и без их откровений я готов держать пари: в зависимости от места происшествия, они являлись то непосредственно поджигателями, то устранителями улик поджогов. Кому, как не опытным в своем деле пожарным, и карты в руки? Кто всё это проделает лучше, чем они?

— Но организовать-то их мог Кальберг, а не кто-то еще?

— Да. — Можайский пододвинул к Чулицкому папку с записями из Адресного стола. — Но вряд ли барон страдал бы такой избирательностью по части клиентов. Скорее уж он — по характеру и полет! — развернулся бы на весь Петербург.

— Но мальчишка? — Чулицкий не желал признавать поражение. По крайней мере, не вот так, сразу. — Каким тут боком Мякинин?

Можайский ткнул пальцем в записи из полицейского Архива:

— Ничего общего не находите?

Вот теперь Чулицкий скис:

— Да чтоб оно все горело синим пламенем!

Поручик невольно ойкнул. Сам Михаил Фролович прихлопнул рот ладонью. В кабинете опять воцарилась тишина. Только доктор, пододвинув папку к себе, с любопытством начал перебирать бумаги. Все, за исключением Можайского с его вечно улыбающимися глазами, смотрели на него с мистическим практически страхом во взорах.

— Интересно. — Михаил Георгиевич повертел и так, и этак одну из бумажек и, наконец, положил ее обратно в папку. — И как же это могли проморгать?