Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
«Брут» был бледен: еще более даже, чем бледен был Молжанинов. Но на каждое предъявляемое ему Вадимом Арнольдовичем обвинение он отрицательно качал головой, причем — и это самое невероятное! — Вадим Арнольдович видел искренность в его отрицании!
— Но уж в курсе-то дела ты точно был?
«Брут» — на него было жалко смотреть — сник совершенно, и вот это-то ясно свидетельствовало: да, уж о чем — о чем, а о творимых злодействах он знал.
— И ты не донес на этого паразита? — Вадим Арнольдович презрительно кивнул в сторону совсем — несмотря на внушительные размера тела! — утонувшего в кресле Молжанинова.
«Брут» вскинул голову
— Да не мог я донести! Никак не мог! Ведь я…
Молжанинов вдруг вынырнул на поверхность, наклонился вперед и рявкнул:
— Замолчи!
«Брут» обернулся на окрик:
— Но Семен Яковлевич!
— Молчи, дурак!
— Так ведь пропало всё! Как же вы не видите?
Молжанинов из бледного сделался пунцовым. Вадим Арнольдович следил за этой неожиданной перепалкой с удивлением: тут явно было что-то не так. Но что?
— Семен Яковлевич, — «Брут» умоляюще сложил руки, — если я сдамся сам…
Молжанинов поднялся из кресла и, к ужасу Вадима Арнольдовича, почти неуловимым на глаз жестом выхватил откуда-то револьвер:
— Если ты не замолчишь сам, я заставлю тебя замолчать, дурак несчастный! Не понимаешь что ли, им, — кивок в сторону Гесса, но обобщающий, имеющий в виду полицию вообще, — ничего не известно?
— Но… — «Брут» явственно растерялся и начал переводить взгляд с Вадима Арнольдовича на Молжанинова и обратно.
— О том — ничего.
— Все равно: лучше не рисковать. — «Брут» определился. — Лучше уж я один отправлюсь на каторгу!
— Аркаша! — Вадим Арнольдович совсем перестал что-либо понимать. — Ты о чем?
— Вот видишь! Он ничего не знает! Молчи!
Молжанинов, буквально подпрыгивая с одной ноги на другую и размахивая руками, явно старался достучаться до разумного, логического начала в «Бруте». Но «Брут», как сказали бы ирландцы, был уже фэй [157] . Бэнши [158] уже пропела под его окном. И всё, что оставалось «Бруту», это — умереть.
157
157 Обреченный не смотря ни на что. Не имеющий возможности изменить судьбу и роковой конец. Поневоле и неосознанно поступающий так, что каждый поступок только приближает конец.
158
158 Женщина-демон, являющаяся к дому обреченного на смерть и стонами и жуткими «песнями» возвещающая ему о близкой кончине.
Поняв, что решившегося говорить «Брута» уже не остановить, Молжанинов перестал суетиться и, щелкнув — взведя его — курком, вытянул руку с револьвером в направлении управляющего и нажал на спусковой крючок.
Раздался выстрел. Произошло это на удивление без трагизма и грохота: во всяком случае, так показалось Вадиму Арнольдовичу.
«Брут», которому пуля попала точно в висок, повернулся вокруг своей оси и рухнул на пол.
Молжанинов, не глядя ни на труп, ни на Вадима Арнольдовича, аккуратно положил револьвер на стол и снова уселся в кресло. При этом на губах Молжанинова появилась ироничная улыбка, а его лицо, еще недавно то бледное от страха, то красное от гнева, просветлело и умиротворилось в отрешенном от всего выражении.
Из телефонной трубки понеслись неразборчивые восклицания. Вадим Арнольдович, все еще не веря в произошедшее или, что будет
— Я получил записку от Чулицкого! Не трогайте Молжанинова! Вы слышите, Гесс? Не трогайте его!
Вадим Арнольдович, едва не плача — понимание произошедшего наконец-то настигло его, — ответил просто и без затей:
— Поздно, ваше превосходительство… поздно. Он только что убил человека.
36
Николай Вячеславович Любимов, управившись, как он и обещал, за час или около того с составлением списка пожарных чинов, замешанных в деле «Неопалимой Пальмиры», вышел из участка с таким расчетом, чтобы ровно к десяти быть на Большой Морской: у Митрофана Андреевича.
Дом, к которому он прибыл — двадцать второй номер, — не очень-то походил на тот, к виду которого давно уже привык читатель. Разве что шпиль, сужающимся конусом устремляющийся в небо, и ныне напоминает знатокам о былом предназначении: когда-то здесь находилась тридцати пяти метровая пожарная каланча, с которой велось наблюдение и на которой вывешивались сигналы пожарным частям.
В конце 19-го и в самом начале 20-го веков судьба дома, все еще занятого служебными квартирами, казармами и канцелярией брандмайора, но уже готового к «расселению» — в помещения лучшие, — казалась неясной, неопределенной. Одному Богу ведомо, какая участь могла бы его постичь, если бы кто-то не обнаружил вдруг, что он прекрасно подходит для обустройства телефонной станции. А точнее: что на его месте или путем его капитальной перестройки будет очень удобно устроить телефонную станцию.
Столичные власти, в ведение которых вот только-только перешли вся инфраструктура и абонентская сеть международной компании Белла, находились в затруднительном положении. С одной стороны, их настроение было решительным: Петербург настоятельно нуждался в расширении абонентской сети и в повышении качества обслуживания. Но с другой, первое невозможно было без существенного понижения тарифов, а второе — без увеличения количества подстанций или их модернизации.
Бюджет Города не то чтобы трещал по швам, но лишних денег в нем не наблюдалось: уж очень многое за последние годы ему пришлось взять на себя — из того, что ранее либо обходилось дешевле, либо финансировалось или софинансировалось государственным казначейством. Как-никак, происходила самая настоящая смена эпох — от исстари привычного к революционно новому, — а такие смены никогда не бывают дешевыми. Прогресс, буквально вламывающийся в дверь, имеет две характерные черточки: во-первых, его уже не выставишь через окно, а во-вторых, он перво-наперво опустошает кошелек.
Понижение тарифов казалось очень болезненным решением. Чтобы его принять, понадобилось самое настоящее, как сказали бы ныне, маркетинговое исследование: с публичным распространением бесплатных информационных материалов, с опросными листами, с прямыми опросами населения. Была проделана воистину титаническая работа, но результатом ее явился весьма обнадеживающий график. Этот график показывал возможное развитие событий по двум сценариям — оптимистическому и пессимистическому. И даже пессимистический вариант вселял надежду на прогрессирующий рост количества абонентов с опережающим ростом доходности перед расходами. Только одна оставалась загвоздка: первоначальные капиталовложения оказывались очень велики.