Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Браиловский Александр Яковлевич

«Для последнего парада…»

Для последнего парада [87] Накреня высокий борт, Резвый крейсер из Кронштадта Входит в молчаливый порт. И, с чужой землей прощаясь, К дальним странствиям готов, Легкий гроб плывет, качаясь, Меж опущенных голов. Правы были иль не правы — Флаг приспущен за кормой, — С малой горстью русской славы Крейсер повернул домой. Брызжет радостная пена, — Высота и глубина, — Лишь прощальная сирена В синем воздухе слышна. Час желанного возврата (Сколько звезд

и сколько стран), — В узком горле Каттегата Северный залег туман. И до Финского залива, Сквозь балтийский дождь и тьму, Бьет волна неторопливо В молчаливую корму. И встают, проходят мимо В беглой вспышке маяка Берега и пятна дыма, Острова и облака.

87

В стихотворении речь идет о перенесении праха Н. Огарева из Лондона на родину.

Николай Евсеев

«Все одно и то же бездорожье…»

Все одно и то же бездорожье, Как у дедов, прадедов, отцов. Разговор о благодати Божьей И один конец в конце концов. Умереть и горько и обидно. Жить хочу, хочу, как никогда. Ничего и ничего не видно, Черная шумит, шумит вода. И глаза я в страхе закрываю. Силюсь я молитву прочитать. Господи, я, как всегда, не знаю, Смерть моя, быть может, благодать.

Расставанье

Хотел бы я оставить внукам Своей любви какой-то след — Мой след хождения по мукам На протяженьи долгих лет. Я расстаюсь… Но не разлука, А расставанье без конца. Такая сладостная мука — «Черты любимого лица». Ее лицо — поля, просторы, Луга, озера, облака, В степи туманы, косогоры, Моя песчаная река. О если б расставанью длиться! Ведь в нем такая благодать. Хотя бы раз еще родиться Иль никогда не умирать.

Конь

Лето. Горлинки турчанье. У пруда вальками бьют. На конюшне слышно ржанье, И тебя поить ведут. Ты идешь на недоуздке Весь блестящий и гнедой. Припадешь к колоде узкой Розоватою губой. Ты напьешься и потянешь Епифана за собой. На минуту диким станешь, А потом пойдешь домой — В свой денник, где пахнет четко И тобою и твоим, Где сквозь крепкую решетку Небо смотрит голубым. Ты мой конь — ты брат мой милый, Было нам немного лет, Но они с такою силой Вновь лучат чудесный свет — Голубой, почти небесный, Полный тайны бытия. Я с тобою, с бестелесным. Брат гнедой — любовь моя.

«Помню войну, что шумела когда-то…»

Помню войну, что шумела когда-то. Шли за Россию полки умирать. Рава, Гумбинен, Варшава, Карпаты. После далёко пришлось отступать. Тяжкое помню прощание с Крымом, Все расставанье с родною землей, И пароходов тяжелые дымы Над голубой черноморской водой. Константинополь… Завод под Парижем. Время махнуло мне быстрым крылом. Сильные плечи склоняются ниже… Может быть, лучше молчать о своем. Что же сказать? И кому это нужно. Нечем хвалиться пред вами,

друзья. Все ж драгоценною нитью жемчужной Жизнь протянулась куда-то моя.

«Иноходец был резвый, горячий…»

Иноходец был резвый, горячий. Пристяжная еще горячей. Жизнь казалась одною удачей Средь осенних бегущих полей. И поля за полями мелькали, Будто счастье летело со мной В голубые зовущие дали, В белый дом за песчаной рекой. Был тогда я еще малолеткой, Бесшабашным сорвиголовой, И не знал, как огромною клеткой Встанет мир над казачьей душой. А душа, словно стрепет влюбленный, Тот, что бьется в калмыцкой петле, Перепуганный и возмущенный, На апрельской цветущей земле.

«Не сплю, не сплю и вижу…»

Е. К. Девлет-Килдеевой

Не сплю, не сплю и вижу Во сне, как наяву, Что я не под Парижем, А на бахче живу. И что не май цветущий, Но август золотой — Мой месяц самый лучший На полосе степной. Лежат горой арбузы В соломе золотой. И вдруг приходит Муза Поговорить со мной. Она пришла босая, С пучком травы в руках, Простая и родная, С улыбкой на губах. Наш разговор недолог, В моих руках трава, Над нами неба полог, И слышатся слова, Мои слова глухие, Как счастлив жребий мой, Что Музою Россия Была во сне со мной.

На Хопре

Дениз Евсеевой

Варили кашу с салом На берегу крутом. Закат разливом алым Простерся над Хопром. И звезды так несмело Взглянули с высоты, И утка пролетела В закат из темноты. Как светляки, горели Костры в ночном у стад. И где-то близко пели Про белый-белый сад. Душа была готова Весь этот мир обнять… О если бы ей снова Все пережить опять!

Май 1954

Георгий Адамович

«Твоих озер, Норвегия, твоих лесов…»

Твоих озер, Норвегия, твоих лесов… И оборвалась речь сама собою. На камне женщина поет без слов. Над нею небо льдисто-голубое. О верности, о горе, о любви, О сбившихся с дороги и усталых — Я здесь! Я близко! Вспомни… назови! — Сияет снег на озаренных скалах. Сияют сосны красные в снегу, Сон недоснившийся, неясный, о котором Иначе рассказать я не могу Твоим лесам, Норвегия, твоим озерам.

«За все, за все спасибо. За войну…»

За все, за все спасибо. За войну, За революцию и за изгнанье. За равнодушно-светлую страну, Где мы теперь «влачим существованье». Нет доли сладостней — все потерять. Нет радостней судьбы — скитальцем стать, И никогда ты к небу не был ближе, Чем здесь, устав скучать, Устав дышать, Без сил, без денег, Без любви, В Париже…