Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин
Шрифт:
Услышав про сволочей-мокрушников. Беспредел легко и бесшумно подскочил к Рублю, ткнул ему в спину пистолет, сказал:
— Ты на кого тянешь, проститутка?
Стало тихо. Судьба прекратила жевать жвачку, раз, другой вильнула задом, потом сказала:
— При чем здесь проститутки? Ты говори, да не заговаривайся. Я на свои живу.
— Не в этом суть! — отрезал Беспредел.
— Страну позорите, — пояснил Рубль.
— Чем позорим, чем? — просипел Триппер. — Я что, убил кого-то?
— Ну я убил, —
— А я?! — удивился Рубль. — Я не помогаю людям? Я им, может, последняя радость.
— А я людям не последняя радость? — обиделся Триппер. — Я-то им самая последняя радость.
— Хватит вам! — оборвала всех Судьба. — Устроили базар. Ото всех нас людям радость. Помогаем чем можем.
— Угощаю всех! — неожиданно даже для себя выкрикнул Триппер.
— Я угощаю, — сказал Беспредел. — Где ресторан?
— Надоели рестораны, — сказала Судьба. — Едем ко мне, поедим домашненького.
Тормознули частника. Заехали в Смоленский гастроном, затарились спиртным.
— Теперь в Кунцево, — обернулась к водителю Судьба. — Быстро довезешь, премию получишь.
— Щас он домчит! — поручился за водителя ободрившийся Триппер. — Свой мужик! Не профессор, не языком молотит.
Водитель благодарно оскалил лошадиные зубы и наддал газа.
— От профессоров толка мало, — чтобы не угас разговор, знающе сказала проститутка.
— Да никакого! — сказал киллер. — Их никто и не заказывает.
— Какая же от них людям польза? — поинтересовался сутенер.
Никто не ответил — никто не знал.
Приехали. Вышли… В машине, не смотря на удавшийся извоз, понуро сидел водитель.
— Что же ты… не постоял за честь мундира? — спросил он и взглянул в зеркальце.
Из зеркальца на него с упреком смотрел Лев Николаевич Тургенев, профессор института мозга… по прозвищу Лошадь Пржевальского.
Киллер Хорек как вкопанный замер перед копией картины Леонардо да Винчи «Мона Лиза».
Служащая галереи, Мария Степановна, чуть заметно (подражание Моне Лизе) улыбнулась — вот еще один отойдет от картины другим человеком.
Киллер мучительно вспоминал: «Где я мог видеть эту бабу?»
«Душа его, — думала Мария Степановна, — светлеет».
«Заложит, если не вспомню», — думал Хорек.
«Велика сила искусства», — думала Мария Степановна.
«Вспомнил! — просиял Хорек. — Скупщица краденого».
«Свершилось!» — просияла Мария Степановна.
Они взглянули друг на друга.
«Дура», — подумал Хорек.
«Ангел», — подумала Мария Степановна.
И
На душе у всех нехорошо, сумеречно, даже погано. В воздухе копится и зреет зло.
И тут все увидели — по улице идет лошадь и улыбается. Что-то было не в порядке с мышцами на ее морде, может, от голода, может, от усталости — казалось, что она улыбается.
Люди захихикали, засмеялись — зло расщепилось и исчезло.
Мы иногда улыбаемся, радуемся друг другу, но толку мало. Видимо, надо не просто улыбаться и радоваться, а радоваться в одну лошадиную силу.
Посетитель поздоровался с чиновником и секундой дольше, чем требовали приличия, изучающе смотрел ему в лицо.
— Берет или не берет?
Чиновник замер как бы в охотничьей стойке.
— Даст или не даст?
Чтобы поощрить посетителя, он сделал развратное лицо.
— Не берет! — решил посетитель. — Вон рожу какую скорчил. Принципиальный, сволочь.
— Не даст, — решил чиновник и отвернулся.
И они разошлись.
А могли бы быть взаимно полезны. Глядишь, какая-нибудь искра высеклась бы из этой пользы. А из искры разгорелось бы пламя любви всех к каждому. Атак ничего, просто мерзость.
Не понимаем друг друга.
Я себе как-то тут говорю:
— Перестань брать взятки, сволочь, тварь продажная, реформы же кругом, гадина… тварь продажная.
Тварь говорил уже?.. «Мерзавец! Не бери, ты же демократ теперь».
И произошло чудо — перестал брать. На работу вышел, секретарша:
— Что с вами? Я вас не узнаю.
Я говорю:
— Я взятки перестал брать.
Она — раз!.. Башкой об пол, говорит:
— А как же теперь?
Я ей:
— Думайте теперь.
И все. Мне не до нее уже. У меня пошел процесс перерождения — внутри свет разливается. Попозже внешне начало сказываться: кожа чистая стала, по большому в один и тот же час, перхоть не гнидообразная.
На третий день секретарша говорит:
— А знаете, вот как вы переродились, от вас запах пошел целебный… За него надо деньги брать.
А это такая женщина, она зря не обманет. Теперь народ приходит — мы дела решаем бесплатно. Но если у кого недуг неизлечимый и вдруг ни с того ни с сего проходит, то деньги берем.
На днях старичок пришел, участник войны, у него колена нет, нога не сгибается с сорок первого года. Он насчет пенсии.
Пять минут побыл в кабинете, говорит:
— Чего-то мне легче стало! Нога сгибается в обе стороны.