Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт
Шрифт:
— Ну и не сиди, — сказала жена и, обидевшись, ушла на кухню.
Жена никогда не понимала Петра Семеновича, и в таких случаях он шел к своим приятелям. Так он сделал и на этот раз.
— Вот лавочка… Что она? Мокрая, грязная. Это все видят. А я вот еще чувствую, что у нее абцилохордия.
Приятели переглянулись.
— Ну да, абцилохордия. И у лавочки, и у воздуха, и у деревьев…
— И у собачки?
— Да, и у собачки.
— И у кошечки?
— И у нее. У всех есть.
— Ты бы, Петя, шел домой, —
— Да нет же… Ну, как вы не понимаете. Абцилохордия — это… Ну, это…
— Ну, ну?
— Нет, это нельзя объяснить.
— Ну, что она, твоя абцилохордия: горячая, холодная или пахнет как?
— Нет, все не то.
— А что?
— Другое.
Приятели засмеялись.
— Ну что вы смеетесь? Я же чувствую.
— Интересное дело, — сказали приятели. — Он чувствует, а мы, стало быть, дураки.
— Нет, вы не дураки. Просто вы не чувствуете.
— Ну и не надо, — сказали приятели. — Нам и так хорошо.
Одним словом, приятели тоже ему не поверили. А Петр Семенович действительно чувствовал… Ну, как бы вам объяснить, что это за абцилохордия, которую чувствовал Петр Семенович. Абцилохордия — это… Это… Нет, это невозможно объяснить. Нельзя объяснить другому то, что он никогда не чувствовал. Это все равно, что рассказывать глухому, как поют птицы, или слепому, какого цвета закат. Вот так и все люди по отношению к Петру Семеновичу были слепыми и глухими в области абцилохордии.
Скоро это понял и сам Петр Семенович. И он перестал рассказывать людям, что он чувствует, глядя на простую пепельницу или прислушиваясь к выключенному радиоприемнику. Потому что Петр Семенович Блинов пришел к выводу, что обладает таким чувством, которое людям на данном этапе еще недоступно.
И тогда он ушел в себя. Мир, в котором он жил отныне, был не только цветным, звуковым и объемным — он стал еще и абцилохордическим. Он наслаждался абцилохордическими снами, улыбался абцилохордическим прохожим и по-детски радовался обыкновенному листу бумаги, если от него исходила хорошая абцилохордия. Правда, ему трудно было находиться в комнате с чересчур абцилохордическими стенами или выходить на улицу во время абцилохордически плохой погоды, но предложи ему кто-нибудь избавиться от этого чувства, он бы ни за что не согласился. Потому что благодаря ему жизнь Петра Семеновича стала совершенно необыкновенной и увлекательной.
Однажды Петр Семенович сидел в столовой. Теперь он редко обедал дома, потому что приготовленная женой еда, обычно вкусная и питательная, не всегда отличалась нужной абцилохордией.
Он грустно смотрел в тарелку с пельменями, не замечая окружающих, не слыша звона ножей и грохота подносов. Ему было тоскливо и холодно. Он уже выпил компот и собирался уходить, как вдруг почувствовал, как что-то приятное и радостное обволакивает его с ног до головы. Он поднял глаза. К его столику протискивался пожилой
— Разрешите? — спросил человек.
— Пожалуйста, — сказал Петр Семенович.
Человек сел за стол. На нем был приятный абцилохордический костюм, серый абцилохордический галстук, а из нагрудного кармана торчал слегка надушенный абцилохордический платок. Человек внимательно посмотрел на Петра Семеновича. Петр Семенович улыбнулся. Человек — тоже.
— Хорошо здесь, — сказал человек.
В душе у Петра Семеновича все запело. Потому что было здесь неуютно и тесно и кормили не бог весть как, а только была по-настоящему хорошая абцилохордия.
— Конечно, хорошо, — сказал Петр Семенович, — просто замечательно. То есть вообще-то не очень. Но уж больно приятно… с этой точки зрения.
— Вы про что? — спросил незнакомец.
— Я? Про это.
— Неужели про это?!
— Да, про это!
— Значит, вы чувствуете?
— Конечно. Еще как чувствую.
— И я чувствую, — сказал незнакомец. — Вот уже двадцать лет.
— Милый вы мой! — воскликнул Петр Семенович. — Значит, есть она. Есть абцилохордия чувств.
— Есть, дорогой! Конечно, есть!
Они заговорили наперебой. Каждый рассказывал о том, как трудно ему было, как плохо, когда тебя никто не понимает, и как это прекрасно — воспринимать абцилохордию окружающего мира.
— Нет, — сказал незнакомец, — это событие нельзя не отметить. Хоть это и банально, но я предлагаю по рюмочке.
— С удовольствием, — сказал Петр Семенович. Он побежал к буфету и принес бутылку портвейна. — Давайте, — сказал Петр Семенович, разливая вино в стаканы, — за нее!
Незнакомец удивленно посмотрел на вино.
— Как, — спросил он, — вы собираетесь пить это?
— А что? — испугался Петр Семенович.
— Но ведь у него же липотапия.
— Какая липотапия?
— Пониженная.
— Что-то я не понимаю, — сказал Петр Семенович. — О чем это вы?
— О липотапии. Вы же знаете. Ну, эта, которая…
— Абцилохордия?
— Нет, абцилохордия — это ясно. А то липотапия.
— Не понимаю я, — сказал Петр Семенович. — Что это еще за липотапия?
— Но как же… ведь вы…
— Что я?
— Ведь вы же чувствуете.
— Нет, — сказал Петр Семенович. — Вы уж меня извините. Зрение, слух, абцилохордия — это пожалуйста. А липотапия? Как говорится, не доросли.
Незнакомец растерялся.
— Но ведь она же есть.
— Не думаю, — сухо сказал Петр Семенович.
— Ноя же чувствую.
— Тогда объясните.
— Ну, это… как бы сказать… Нет, это невозможно!
— Знаете что, гражданин, — сказал Петр Семенович, — я думал, вы действительно… А вы… Я теперь сомневаюсь, что даже абцилохордию чувствуете.