Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

Лазутин Иван Георгиевич

— Вполне прилично. В разговоре со мной дважды повторил, видимо, свою любимую фразу: «Истинная ученость всегда великодушна».

— Миша, в какой школе учился Чернов?

— Не выяснял.

— Выясни. И заодно — не работал ли когда-либо в той школе, если это не сто двадцать вторая, учитель математики Максимов. Может, он и внушил Саше Чернову любовь к точному знанию и тайным интригам. Так… — Вячеслав Иванович снова начал читать список. — А кто такая Гурьева Вера Максимовна?

— Учительница младших классов.

— Я вижу, что она

учительница младших классов. Ты с ней встречалась?

— Нет. Она на бюллетене.

— Отправляйся к ней домой. Поинтересуйся ее папой. Посмотри на нее внимательнее.

— Про папу я сейчас скажу, — Левченко порылась в своей папке. — Я на всякий случай сделала выписки из личных дел. Гурьев Максим Максимович. Администратор Москонцерта. До 1983 года — ответственный работник Госснаба.

— Странный кульбит, — проворчал Быков, — наделал дел в Госснабе и слинял, пока за руку не схватили? Запроси характеристику.

Левченко ответила на телефонный звонок — звонили из бюро пропусков.

— Еще один гость, Вячеслав Иванович. Содействовать милиции решил товарищ Малышев Ким Анатольевич.

— Хорошо. Я с ним поговорю. Мне крайне любопытно, что поделывают сейчас Воздвиженский и Чернов. И я бы хотел лично познакомиться с Максимовым, Верой Максимовной и ее отцом. Вы меня поняли?

— Служим Советскому Союзу, Вячеслав Иванович, — отозвался Сиволодский с покоробившей Быкова иронией. Ох, уж эта молодежь…

Инженера Малышева полковник Быков наблюдал дважды. И кроме того, что бедняга инженер явно несчастлив, ничего про него, пожалуй, сказать бы не мог. Больная мать, погибшая жена, осиротевшая дочь… И он — вечно взвинченный, не устроенный по-людски, плохо одетый, кругом в долгах.

Малышев смотрел на Быкова с каким-то сумасшедшеньким огоньком во взоре. Он улыбался. Его улыбку Быков видел впервые, и от нее, признался вдруг себе Вячеслав Иванович, оторопь брала.

Торжествующая и злорадная, жалкая и радостная…

Малышев сел, огляделся, хотел что-то сказать, но вдруг в его глазах блеснули слезы. Он быстро махнул по лицу рукавом пиджака, и Быков заметил, как обтрепан край манжета. Да неужели так скудно живет этот человек, что не может и костюма нового себе позволить? А ведь на нем еще и алименты… И он платил их женщине втрое, вчетверо состоятельнее его. Закон есть закон, но в таких случаях всегда думаешь об истинной справедливости…

Малышев запустил руку во внутренний карман пиджака и достал конверт, сложенный вдвое. Толстый, большой конверт.

— Вячеслав Иванович, — хрипло заговорил он. — Наверняка на конверте и некоторых купюрах, которые лежат в нем, вы обнаружите мои отпечатки пальцев. Я брал в руки это, ничего не подозревая, я просто не знал, что это такое и как попало в мою кухню. Но, конечно, вы найдете отпечатки и других рук. Рук тех людей, которые решили вывернуться за мой счет, упечь меня и остаться безнаказанными. Это заговор, Вячеслав Иванович, заговор… Против всех честных людей… Против меня, против Гали,

против вас… Они умеют, они изощрены… Я не взял отсюда ни копейки, — продолжил он без всякого перехода. — Ни копейки, хотя сто, двести рублей мне были бы кстати. Но как мне иначе доказать, что я честный человек? Пожалуй, они же и дали мне эту возможность, те страшные люди, которые подкинули мне деньги… Вячеслав Иванович, их надо остановить. Ведь они правят бал — вы заметили? А будет еще хуже, еще страшней. Вот деньги, я принес их вам. Я не имею с ними ничего общего.

Быков смотрел на толстую пачку пятидесятирублевых купюр. «Видимо, — думал он, — случилась накладка. Кто-то должен был донести на Малышева, вынудить нас провести у него обыск. А Малышев их обштопал невзначай. Нашел сам предназначенное нам». Быков не сомневался в искренности инженера. Бедность и честность — почему исстари эти слова ставятся рядом? И ведь что поразительно — верно ставятся!

Полковник осторожно взял конверт, осмотрел — обычный канцелярский конверт, каким пользуется миллион московских контор. Надо составить акт о приемке денег и отдать купюры и конверт экспертам.

— Это не мои деньги, это не может быть, чтобы у меня оказались такие деньги, вы понимаете, Вячеслав Иванович? — повторял Малышев. — Слушайте, за что они убили Галю?

— Я не знаю, — со вздохом ответил Быков, — пока не знаю, Ким Анатольевич. Где вы нашли эти деньги, где именно?

— В кухне. За плитой. Там идет труба. Ну, нормальная газовая труба. И вот за эту трубу был засунут конверт. У меня упали спички. Под плиту. Я не полез под плиту, я просто наклонился, чтобы заглянуть за плиту, где они там валяются, эти спички… И увидел конверт.

— Как он попал туда, догадываетесь?

— Мать сказала, приходил газовщик. Была женщина из собеса, ну, эта новая служба… Была соседка.

— Ваша мама могла бы опознать газовщика?

— Она его не видела.

— Кто же открыл дверь?

— А никто. У нас дверь не запирается, только на ночь, когда я дома, иначе в квартиру никто не попадет. Мама больна болезнью Паркинсона, так что…

— Я понимаю, но как же можно не закрываться? Это опасно!

— Иначе не войдут ни соседка, ни врачи, ни Наташа из собеса, а без их помощи… Воров я не боюсь. Деньги, какие есть, ношу с собой. Ценностей не держим. Есть, конечно, дорогие вещицы, по они дороги только нам… И район у нас спокойный. Ей-богу, дальше нас только кольцевая.

— Вот вам бумага, — вздохнул Быков, — пишите, а я выйду ненадолго.

Информация, которую ждал Быков, обескуражила его. Чернов и Воздвиженский мирно гуляли по Цветному бульвару, потом обедали в кафе на Кропоткинской. Расплачивался Чернов. Несколько раз Чернов куда-то звонил из автомата. Сейчас Чернов и Воздвиженский находятся в кооперативе «Здоровье» — цель их визита проясняется.

— Что они задумали? — спросил Быков дежурного офицера. — Зачем Воздвиженский предпринял странный обходной маневр?