Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
Трусливая наглость и стремление спасти шкуру любым путем привели к тому, что даже после падения Кенигсберга Кох в депеше Гитлеру «внезапную» победу русских объяснял своим отсутствием в городе в этот момент. Заверив «любимого фюрера» в своей безграничной преданности, гауляйтер дал клятву выстоять на Земландском полуострове, и тут же, не переводя дыхания, сел в кабину самолета, чтобы отправиться на косу, где в Пиллау его ожидал стоявший под парами ледокол «Остпройсен». Погрузив на борт «мерседес» и двух любимых собак, а также часть награбленного имущества, Кох сбежал в оккупированную
Здесь, в Копенгагене, он замаскировался под «цивильного» добропорядочного немца и терпеливо дожидался конца войны.
После капитуляции гитлеровских войск Кох перебрался в Северную Германию и под вымышленной фамилией Рольфа Бергера, с фальшивым паспортом сельскохозяйственного рабочего старался оставаться незамеченным среди бурного потока беженцев. После долгих блужданий в поисках надежного убежища бывший гауляйтер обосновался вблизи Любека, в пятидесяти километрах севернее Гамбурга, по-прежнему прикидываясь наемным рабочим.
Еще совсем недавно Кох был слишком заметной фигурой в гитлеровском паноптикуме. Да и внешностью своей он изрядно напоминал «любимого фюрера». В свое время Кох гордился этим сходством: Теперь оно сослужило ему плохую службу: сами немцы в 1949 году схватили военного преступника и передали его в руки правосудия. При аресте у бывшего рейхскомиссара нашли ампулы с ядом — такие же, как у Геринга и Гиммлера. Кох не воспользовался ими — слишком сильно привязан был он к жизни, которая с такой легкостью и ожесточением была отнята у миллионов замученных по его приказу людей. А уничтожил он, по самым приблизительным подсчетам, более четырех с половиной миллионов польских и советских граждан. По его распоряжению были вывезены в Германию, а частично уничтожены колоссальные ценности на сумму в 280 миллиардов рублей.
В 1950 году по требованию польских властей Коха передали им. Началось следствие.
Следствие тянулось долго: Кох притворялся больным, всячески оттягивал час расплаты. Наконец, процесс начался.
3
И с первой минуты, едва успев выслушать обвинение, Кох бросился в атаку:
— Я никого не убивал и не приказывал убивать! Обвинение не обосновано!
Начались долгие, утомительные прения между сторонами. Наконец вступил в них и сам Кох. Первая его «речь» в суде отличалась теми же свойствами, что и последующие: ханжеством, трусостью, стремлением увильнуть от ответственности, разжалобить судей, спасти свою жизнь любой ценой.
Артистические способности у него оказались весьма недюжинными. Старческим, надтреснутым голосом (куда девались недавние металлические нотки!) Кох заявил с невероятной наглостью:
— Восемь лет я жду того дня, когда смогу отчитаться перед польским народом о своей деятельности!
По рядам прокатился гул негодования. Но Кох продолжал:
— Мне кажется, что существуют силы, которые заинтересованы в том, чтобы я оправдался перед польским судом. Вероятно, они многочисленны. Я не сомневаюсь в этом, как не сомневаюсь и в том, что стал лишь жертвой «бериевщины». — И снова рокот в зале. Кох прикидывается жертвой! — Я прошу обследовать состояние моего
Корректный, подтянутый прокурор Смоленский поднялся с места стремительно и гневно.
— Обвиняемый назвал тюрьму, в которой он находится, адом! Любопытно, что скажет он о лагере в Дзялдове? Вот это действительно был ад!
Пора приступать к допросу. Но он откладывается до следующего дня: время истекло.
Второй день процесса. Заседание сразу же прерывается: по требованию защиты Коха подвергли медицинской экспертизе. Видные ученые, профессора, доктора Александров и Кодейшко через полтора часа заявили суду: обвиняемый Кох может участвовать в процессе. Правда, были и некоторые оговорки — ему разрешалось отвечать суду сидя, а заседания должны были продолжаться не более пяти часов.
Суд приступил к проверке биографических данных обвиняемого. Один за другим следовали короткие вопросы и ответы.
Родился 19 июня 1896 года, окончил народную школу, два класса средней школы, торговые курсы. Женат. Детей не было.
А затем вновь начались оттяжки и проволочки, избранные Кохом в качестве основной тактики при ведении дела. Он отказался подписать обвинительное заключение, заявив, что не понимает, в чем его обвиняют. Затем преступник то снова ссылался на состояние здоровья, то попросту прикидывался дурачком, то принимался дремать в середине заседания.
Но процесс шел своим чередом.
Два дня продолжалось чтение обвинительного заключения. Страшные страницы позорной истории германского фашизма вновь вставали перед сидящими в зале.
…С 1 сентября 1939 года и до самого конца войны Кох, в качестве одного из приближенных Гитлера, занимал высшие государственные посты, осуществляя политику, намеченную Гитлером и его кликой, — политику физического уничтожения целых народов, разграбления и уничтожения колоссальных материальных ценностей.
Палач быстро богател. Он стал крупным землевладельцем и домовладельцем. В Кенигсберге Кох имел четыре огромные виллы в зеленой части города и несколько дач на берегу моря. Кроме того, он захватил в свою собственность около двадцати домов, которые сдавал квартиросъемщикам, получая солидные доходы.
Кох владел крупными имениями. Еще до войны он получил в подарок от Гитлера вблизи Кенигсберга богатейшее имение Гроссфридрихсберг, ему принадлежали имения Эрнстфельде вблизи Людвигсорта, Нойтиф на Вислинской косе и другие.
В обвинительном заключении приведены были десятки и сотни примеров и фактов, подтверждающих страшные преступления Коха.
Кох славился среди гитлеровцев своим «золотым правилом»: «Лучше повесить на сто человек больше, чем на одного меньше». Во всей своей деятельности он руководствовался этим своеобразным «законом». Он создал специальные полицейские суды, которые знали только один приговор — смерть. Он ввел публичные экзекуции в «своих» областях. По его приказу легли под пулеметными очередями, погибли в печах концлагерей миллионы ни в чем не повинных людей.