Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

Александров Владимир Григорьевич

Он был очень доволен, этот иностранный турист, получивший «Зенит» с фотокопией работы Азимова, когда вместе с толпой выбирался со стадиона. Ему казалось, что он растворился в ней. Толпа внесла его в вестибюль метро, а потом в вагон. Сошел он на станции Охотный ряд. Спокойно пересек площадь и неторопливо поднялся по лестнице на третий этаж гостиницы «Националь».

Взяв у коридорного ключ, открыл номер, включил свет и вздрогнул от резкого возгласа: «Руки вверх!» Бежать было некуда. Прежде чем он успел сделать какое-то движение, у него отобрали аппарат, обыскали, и

старший лейтенант, подкидывая на ладони миниатюрный пистолет «Вальтер», заметил:

— Вы этот сувенир успели приобрести в Москве или привезли с собой, господин иностранный турист?

На допросе, который начался сейчас же после того, как его доставили в Комитет государственной безопасности, «турист» возмущался, кричал, что это провокация, требовал немедленно связать его с послом, утверждал, что ему подсунули пистолет специально для того, чтобы спровоцировать не только его, но и всех туристов.

— Скажите, а что у вас в фотоаппарате? — спросил следователь.

— Как что? Пленка. Несколько кадров Красной площади, улица Горького, памятник Пушкину, вид на Кремль.

Следователь что-то тихо произнес в телефонную трубку. Вошел сотрудник в синем халате и принес только что проявленную, еще мокрую фотопленку. Следователь развернул пленку, просмотрел ее на свет и сказал:

— Не желаете ли полюбопытствовать? Я не вижу здесь ни Кремля, ни памятника Пушкину, но вот странички какой-то рукописи вижу отчетливо.

— Очередная провокация, — процедил арестованный, даже не повернув головы.

— И фамилия ваша тоже очередная провокация? — спокойно спросил следователь.

— Я Фридрих Гольдсмит. Но если вы, господин следователь, будете продолжать в таком же духе, то вам, видимо, угодно будет меня именовать Адольфом Гитлером или Конрадом Аденауэром. Мне рассказывали в Бонне о фокусах русской Чека, но я, признаться, не верил. Эта сумасшедшая война давно уже окончилась, и мы, немцы, старались вычеркнуть из памяти все, что с ней связано. Теперь я вижу, что мои друзья были, кажется, правы…

— Как ваша фамилия? — спросил следователь. — Прошу отвечать точно. Не будем портить бланка допроса.

— Я вам уже ответил, — высокомерно процедил арестованный.

— Вот что, Роберт Фоттхерт, не валяйте дурака, — произнес следователь по-русски. До этого он беседовал с арестованным на немецком языке.

Арестованный сделал вид, что не понимает следователя.

— Вы успели забыть русский язык? — спросил следователь. — Не верю. Вы с таким же успехом можете меня убеждать, что вы забыли и польский язык. Однако только неделю назад вы в Варшаве отменно объяснялись кое с кем по-польски. Зачем вы к нам приехали? Кто вас сюда послал?

— В туристическую поездку, — четко выговаривая по-русски каждое слово и криво усмехаясь, ответил тот, кто секунду назад выдавал себя за Гольдсмита.

— И это все, что вы намерены нам сообщить? — спросил следователь.

— Все.

— Очень скромно для начала, Роберт Фоттхерт, — более, чем скромно. Мне кажется, что вы могли бы начать свой рассказ с того, как еще в 1937 году, окончив разведывательную школу, начали работать под

начальством небезызвестного вам Людвига фон Ренау. Вы много успели за эти годы. Вы успели великолепно овладеть русским, польским и даже литовским языками. Вы успели побывать в России в 1939 году — тогда вы были «безобидным коммивояжером» фирмы, поставлявшей нам оборудование для текстильных фабрик. А потом, в 1941 году, вы приехали в Россию уже не коммивояжером. Вам надо вспомнить города Прибалтики, Белоруссии. Вам еще очень многое надо будет нам рассказать, Роберт Фоттхерт. Но прежде вы должны ответить на вопрос: зачем вы сегодня в Москве?

— Я не собираюсь издавать свои мемуары в Московском государственном издательстве, — нагло улыбаясь, ответил Фоттхерт. — А в Москву я прибыл как турист и уеду отсюда как турист.

— Играете, Фоттхерт, — спокойно заметил следователь, — и играете тогда, когда карта ваша бита и игра проиграна. Ничего у вас, Фоттхерт, не получится. И в Германию вы не уедете. И знаете вы это не хуже меня. Намерены вы давать показания?

— Нет! — ответил Фоттхерт.

— Hу что ж, пока обойдемся без ваших показаний. Их за вас дадут другие. Идите и подумайте на досуге в камере.

Следователь нажал кнопку. В дверях появился конвоир. Фоттхерт поднялся и процедил:

— Ночью я предпочитаю спать, а не думать. Гутнахт, господин следователь.

Рано утром полковник Любавин получил сообщение об аресте Василия Кокорева и Роберта Фоттхерта. Одновременно перед ним положили запись какой-то радиопередачи, переданной из Советабада на ультракоротких волнах. Расшифровать передачу не удалось.

Горе Анастасии Волковой

Дежурный доложил полковнику Любавину, что его хочет видеть какая-то женщина.

В комнату вошла невысокая женщина лет тридцати пяти, в платочке, прикрывавшем ее правую щеку, с красными, опухшими от слез глазами. Чувствовалось, что из ее глаз сейчас снова польются слезы. Любавин вежливо пригласил вошедшую сесть, налил стакан воды и предложил ей.

— Выпейте, пожалуйста, и успокойтесь. Я вижу у вас какое-то горе. Не волнуйтесь, мы постараемся вам помочь. Надеюсь, ничего страшного не произошло.

— Нет, товарищ полковник, — взволнованно заговорила женщина, — это очень страшно, я боюсь, боюсь не за себя. Меня он убьет — не велика печаль. А вот вред, боюсь, он большой наделать может. Не знаю, может быть, ошибаюсь, не понимаю я ничего, но рассказать вам должна.

— Успокойтесь, пожалуйста, — мягко проговорил Любавин, — и расскажите нам все по порядку. А насчет смерти это вы зря. Вы же молодая женщина, вам еще жить и жить.

Женщина помолчала немного, а потом заговорила:

— Волкова я, Анастасия Николаевна. На кирпичном заводе браковщицей работаю, раньше обжигальщицей была. Муж мой первый, Волков Алексей, на фронте погиб.

И Анастасия Волкова рассказала полковнику Любавину, как вышла она замуж за Петра Афанасьевича Никезина, мастера из артели. Жили с ним хорошо, только в последнее время будто подменили его, злой стал, бить ее начал.