Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

Александров Владимир Григорьевич

–  Есть идея, Параграф. Скупить у предприятий списочный материал и перепродать его нашим клиентам.

–  Где же найти такой материал? К примеру, оцинкованное железо, - без энтузиазма протянул Гусаров.

–  Надо подумать, Параграф, надо подумать. При наших-то связях! Главное - не жадничать, не мести все под себя, поделиться.
– Одинцов остановился у светофора.

Любопытные взгляды посторонних водителей скользили по крепкому телу лимузина. Это раздражало Одинцова при всем его честолюбии. В каждом взгляде ему виделся укор и снисходительное удивление.

–  Ну и рожи! Глазеют, словно на снежного человека, - вздохнул Одинцов.
– Ну а вторая причина вашей скорби?

–  Вторая? Я не могу связаться с Кляминым.

–  То

есть?!
– Одинцов резко обернулся и бросил на Гусарова тревожный взгляд.
– Что значит - не можете связаться? Куда он делся?

–  Понятия не имею. Мы должны были встретиться утром, уточнить условия. Я звонил ему весь день, ездил на работу… Как в воду канул.

Ошеломленно крутнув головой, Одинцов присвистнул. Позади раздавались истеричные сигналы нетерпеливых автомобилей. Одинцов вялым движением включил скорость и тронул машину.

–  Ну и выдержка у вас, Виталий Евгеньевич, - сказал он.
– Что это вы помалкивали до сих пор?

–  Все надеюсь, что Клямин отыщется, - ответил Гусаров и добавил вяло: - Не враг же он себе.

–  Не отыщется, - обронил Одинцов.
– Если мы его сами не отыщем… Выходит, та девчонка и вправду не знает, куда он подевался?

–  Кажется, так.

–  И от дедушки ушел, и от бабушки ушел, - криво усмехнулся Одинцов.
– Значит, она вдвойне опасна, та девчонка. Как ты думаешь, Параграф?

В этих словах Гусаров слышал зловещие ноты. Он знал, что имеет в виду Серафим Куприянович Одинцов.

Больше они не произнесли ни слова.

Одинцов подъехал к тротуару. На этом месте он обычно высаживал своего помощника.

2

Антонина прижалась щекой к дверной щели и придержала дыхание. Ничего не слышно. Видно, спит еще… Осторожно ступая, она сняла с крючка ватник и укутала им кастрюлю с картошкой. Зря торопилась с завтраком. Но кто знал, что Клямин будет спать так долго, - считай, уже десятый час: когда еще ребятишки обкричали всю улицу по дороге в школу…

Часов у Антонины не было. Вернее, были, да она оставила их в залог кладбищенским коршунам. Думала, что Клямин привез часики, да что-то он промолчал вчера. Вообще Клямин свалился как снег на голову. Антонина сидела у телевизора до самого упора. И хор мальчиков слушала, и программу «Время», и фильм из грузинской жизни смотрела. Собралась было выключить телевизор, и в это время постучали. Вышла в сени, отворила дверь и в первое мгновение не поняла - кто: свет с улицы лишь фигуру обрисовал - вроде мужчина. Вгляделась - батюшки! Антон Клямин, собственной персоной! Обрадовалась Антонина, расцеловала гостя, в дом пригласила. Не знала, куда и посадить. Стол собрала - все честь по чести. Правда, неразговорчив был Клямин, все больше молчал. Точно и не он совсем, а кто-то другой. Антонина и не вязалась: время позднее, спать пора. Постелила ему в угловой комнате. А сама всю ночь уснуть не могла, ворочалась. Мысли разные в голову лезли… Не вовремя свалился Клямин, да что поделаешь. Может, поговорить откровенно? Он правильно поймет, мужик острый, два раза повторять не надо… А пока хотелось бы, чтобы никто не зашел к ней из родственников или соседей. Впрочем, пока Клямин ее искал, наверняка половину села переполошил расспросами, как найти и как проехать.

Антонина особенно опасалась деверя. У того не язык - помело, мигом все растрезвонит, тем более если выгоду от этого имеет. Правда, деверь к ней не хаживал. А сама Антонина недавно побывала у него в «картофельном дворце», как прозвали соседи дом этого пройдохи. После долгих переговоров дал он Антонине шестьдесят три рубля на памятник Тимофею. «Все!
– сказал деверь.
– Пустым меня сделала. Вытрясла!..» Мошенник. Говорят, после нынешнего урожая фруктов и овощей новую сберкнижку завел. А все плачется, голубь мира. Почему-то из всего богатства и барахла, которым напихан его дом, Антонина помнила значок с голубем мира в лацкане кургузого деверева пиджака. Не так лицо деверя, как значок стоял перед ее

глазами. Ну да бог с ним… Сотню колхоз выделил, сотню прислала сестра Тимофея из Кызыл-Орды. Остальные родственники пока молчали, раскачивались. Но пришлют - Антонина была уверена… Так она и жила ожиданием. Впрочем, времени прошло не так уж много, жаловаться - грех… Обведя взглядом комнату, Антонина успокоилась. Вроде бы все прибрано, нигде ни пылинки. Комод, шкаф, кровать, стол, книжные полки - все было сделано руками Тимофея. Он привозил из города разные доски, сам ладил, склеивал, сколачивал, мебель получалась не хуже фабричной. Вообще дом был, как говорится, полная чаша. И телевизор работал, и проигрыватель стоял на тумбе, набитой пластинками. Только вот лампочка висела голая. Плафон разбился, и ничего подходящего в сельпо не было. Антонина еще в тот день, когда она ехала с Кляминым на его злосчастном автомобиле, все время в голове держала - купить хороший плафон. Да дело так повернулось, что не до плафона было. А когда она из Южноморска выбиралась, то денег всего и осталось, что на хлеб. Ладно, простит ей Клямин эту лампочку. А может, прикрыть чем? В сарае валялся каркас от абажура. Приладить да завесить материей - все не так сиро… Антонина вышла на крыльцо.

Стояли погожие осенние дни. Воздух по утрам казался вытканным из тонюсеньких прозрачных нитей, что струились от земли вверх. Протянешь руку - нити раздвигаются, обволакивая кожу прохладой и лаской. Зелень еще держалась крепкая, даже непонятно, откуда во двор набивался такой ворох золотых чеканных листьев. Под вечер Антонина подметала двор. А утром словно и не было работы.

Красная кляминская автомашина притулилась у самого сарая, словно божья коровка. Клямин хотел оставить ее на улице - Антонина не позволила: лучше убрать с глаз, все меньше разговоров…

Каркас абажура зацепился прутьями за руль велосипеда в глубине сарая. Антонина сняла каркас и понесла в дом. Она уже решила, что накинет на прутья. Была у нее юбка голубая в белый горох, не ношенная вовсе по причине малого размера. Ее и подрезать не надо - только натянуть на прутья и закрепить сверху. Юбку разыскать труда не составляло, она лежала в сундуке, в сенях. Теперь надо было прикинуть, как ловчее приладить всю эту конструкцию к лампочке…

Занятая делом, Антонина как-то не подумала о том, что табурет, на который она поднялась, был ненадежный. Одна ножка у него шаталась. Вспомнила об этом, когда с грохотом свалилась на пол. Падая, Антонина ухватилась руками за скатерть и потянула ее за собой вместе с кастрюлей, укутанной ватником. Придя в себя от неожиданности, она повела глазами и обомлела. В дверях стоял Клямин. Стоял в трусах и майке.

–  Вот, упала, - виновато проговорила Антонина.

–  С потолка?

–  Нет, с табуретки… Зараза…

Подтянув ноги, Антонина стала на колени. Увидела в руках погнутый каркас - отбросила его прочь.

–  Хотела лампочку прикрыть…

–  У тебя всегда хорошие намерения, - буркнул Клямин.

–  Разбудила тебя?

–  Думал, бомбу сбросили.
– Клямин примеривался, как сподручнее помочь подняться Антонине.
– Веса в тебе - тонна, не меньше.

–  Восемьдесят три было в прошлом году, - тем же виноватым голосом уточнила Антонина.
– А что ты так перепугался? Бледный весь.

–  Воевать неохота. Молодой еще, жизни не видел.

–  Жизни не видел, - вздохнула Антонина.
– Ты-то? Представляю, сколько баб распечатал.
– Антонина замерла и прильнула к полу, что-то высматривая под столом.

Ватник бессильно раскинул пустые рукава, как бы пытаясь удержать кастрюлю, из которой вывалилась картошка.

–  Вот. Завтрак приготовила, старалась… Ну? Не растяпа?
– Антонина отпрянула назад, удрученно села на пятки.

Клямин расхохотался. Нередко маленькие и нелепые неприятности посторонних людей, вызывая добродушное сочувствие, непостижимым образом просветляют мрачное настроение, и жизнь начинает казаться смешной и доброй. Так и у Клямина стало легче на душе, лучезарнее, что ли…