Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
...Мимо фигурных, с башенками, разными верандами с цветными стеклами дач, разбросанных меж деревьев Дворцовых аллей, они вышли к Красноармейской.
– Проводишь?
– спросил Смирнов.
– Ага, - согласился Алик.
В этом районе в основном болели за "Динамо". Поэтому толпы спартаковских болельщиков двинулись к метро, к трамваю, к троллейбусам, чтобы ехать на Пресню, в Сокольники, на вокзалы. А на Красноармейской было почти безлюдно.
– Ты у матери был?
– спросил Смирнов.
–
– Как там она?
– Знаешь, почти нормально. Она, видимо, равно приучила себя к мысли, что отец умрет скоро, и поэтому сейчас спокойна, разумна, даже шутит иногда.
– Ну а ты?
– А что я? Вчера весь вечер старые отцовские фотографии разбирал. Занятная вещь: во время гражданской войны они все веселые беззаботные, франты ужасные - победители. И вдруг мир, и, вдруг, как ты говоришь, каждодневная маята. Меня один снимок поразил: сидят хозяева огромной губернии в ситцевых толстовках, в веревочных сандалиях на босу ногу, изможденные, усталые, несчастные. Ответственность нечеловеческая за разоренную страну. Такой вот и ты сейчас.
– Я такой, Алик, не оттого, что ответственность свою ощущаю, а оттого, что хозяином себя не чувствую.
– А пора бы.
– Наверное. Но я человек приказа, таким война сделала. Приказали сверху - исполнил. И сам приказал. Тем, что внизу.
Дошли до Инвалидной, и здесь Смирнов решился. Он тихо спросил:
– Алик, где твой пистолет, который ты в сорок пятом у демобилизованного выменял?
– Как где? Ты же мне сказал, чтобы я выбросил его, я и выбросил, рассматривая свои хорошие башмаки, искренне ответил Алик. Они уже остановились.
– Куда ты его выбросил?
– В сортир, как ты и приказал.
– Не ври мне, Алик. Я нашел твой "штейер" и по дурацкому латунному шурупу узнал. Такие вот пироги.
– Я очень боялся, что это так, и очень наделся, что это не так, Саня.
– Давно догадался?
– В день отцовских похорон. Не догадался - почувствовал. Но не верил. Не верил!
– Не хотел верить. Ты пойдешь со мной?
– Да.
В натуре хорошенькая девица не морщила нос, не сбрасывала казакин. Она открыла им дверь и затравленно смотрела на Смирнова.
– Давно приехала?
– не здороваясь, спросил он.
– Позавчера, - хрипло ответила та.
– Я же тебя просил, Валя.
– Я не смогла, Александр Иванович.
– Здравствуй, - укоризненно поздоровался Алик.
– Здравствуй, - мрачно ответила она.
В прихожей появился Виллен. Стоял, упершись правой рукой в дверной косяк, и непонятно улыбался. Поулыбался и известил Смирнова:
– А я тебя второй день жду, Саня. Только вот на кой ляд ты Альку приволок?
Не отвечая на вопрос, Смирнов предложил:
– Давай, Виллен, отпустим Валю погулять, а?
– Давай отпустим, - охотно
– Гуляй, Лера.
Сестра выскочила из дома, на прощанье яростно хлопнув дверью. Избушка слегка сотряслась. Виллен широким гостеприимным взмахом руки пригласил визитеров в комнату, которая на этот раз была сравнительно прибрана какой-никакой, но женской рукой. Уселись.
– Как ты ей в глаза смотришь?
– поинтересовался Смирнов.
– Прямо, - отрубил Виллен.
Помолчали. Алик встал из-за стола, походил по комнате, остановился у портрета с траурной лентой, не выдержал, спросил:
– Зачем ты все это сделал, Виля?
– Что именно?
– Зачем ты навел их на меховой склад?
– начал задавать вопросы Смирнов.
– Зачем ты их посадил?
– Навел, чтобы посадить, - спокойно пояснил Виллен.
– А лбами зачем их сталкивал, зачем стрелять друг друга заставил?
– Потому что их через восемь месяцев выпустили. А они не должны жить на свободе.
– За что ты их так ненавидишь?
– Алик, сочувствуя, смотрел на Виллена.
– Я их ненавижу?
– удивился тот.
– Можно ли ненавидеть блевотину, дерьмо, помойку? Я просто хочу, чтобы их не было.
– Как красиво-то, Виля!
– восхитился Смирнов.
– А главное - вранье. Все это из-за Валерии, Алик. Аристократу Приорову сильно не нравилось, что сестра с приблатненными компанию водит. Сначала с Ленькой Жбаном дружила, а потом в Цыгана влюбилась по-настоящему. Так, Виллен?
– Не влюбилась, а путалась.
– Это ты о сестре?
– спросил Алик.
– О сестре, о сестре, - подтвердил Виллен.
– Глупенькую соплячку эту подонки разок-другой в кабак сводили, она про роскошную жизнь сразу все и поняла.
– Она Цыгана любила, - напомнил Смирнов.
– Да брось ты! Любила! Кого? Падаль эту?! Тварь эту, которая мне, понимаешь - мне!
– рассказывала, как они в лагерях политических давили! Пятьдесят восьмая - значит, фашисты! Давили их! А охрана на это с удовольствием закрывала глаза!
– Я тебя посажу, Виля, к этим самым блатарям посажу, - пообещал Смирнов.
Виллен успокоился, посмотрел на него, презрительно фыркнул:
– Не посадишь. Руки коротки. Да и за что, собственно, ты можешь меня посадить?
– За многое. И на порядочный срок.
– Излагай, что имеешь, - предложил Виллен и откинулся на стуле: слушать приготовился.
– Твоя любовница, Елена Петровна Муранова, работает на той самой меховой фабрике. Сечешь?
– Ну, и что это доказывает?
– Пока ничего. Но я Елену Петровну потрясу, как умею, и кое-что докажу. Зрячую наводку докажу.
– Не докажешь. Дальше.
– А дальше - твоя доля в меховом деле.
– Нет моей доли, все Колхознику отдано было.