Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Больше мать он никогда не видел…
Гаврилову было страшно одному. Тишина, что установилась в доме после того, как они кончили пилить, оказалась мнимой. Отовсюду слышались шорохи, скрип; ветер завывал на верхнем этаже; в подвале что-то потрескивало, и Гаврилов вспомнил двух вмерзших в лед мертвецов. Как они туда попали? Может быть, в этом доме по ночам скрываются бандиты?
Он сидел тихо, стараясь даже не дышать. Чуткий, напряженный, с судорожно колотящимся в груди сердцем, он пытался представить путь
Потом на Гаврилова напало какое-то сонное равнодушие, и он перестал пугаться шорохов за стеной и завывания ветра наверху. Он стал засыпать.
Гаврилов очнулся от того, что ему почудились голоса. Да, рядом в комнате разговаривали двое. Сначала Гаврилов не пытался вникнуть в смысл разговора — ему показался очень знакомым голос одного из говоривших: пронзительный, каркающий, — и он старался вспомнить, чей это голос. И вспомнил. Это был голос Егупина, только чуть измененный гулкой тишиной пустого дома. Голос другого был незнаком.
— Ну что вы ноете: мало, мало! Где я вам возьму
много?..
Гаврилов не расслышал окончания фразы и весь напрягся, прислушиваясь.
— Не хами, Чалый, — прохрипел Егупин, — никто тебе больше, чем я, не даст. И не таскай мне мелочь.
— Теперь уже кольца стали мелочью — проворчал тот, которого Егупин назвал Чалым. — И на кой черт заставлять меня таскаться в эту развалюху? Могли бы по-прежнему дома встречаться…
Гаврилов вспомнил, что еще с осени к Егупину ходил какой-то мрачный тип, небритый, с грязным вещевым мешком за плечами. Анастасия Михайловна, мельком увидев этого человека, сказала:
— Ну и рожа, господи Христе. По таким тюрьма плачет. Люди воюют, а он с мешком шляется…
«Уж не он ли?» — подумал Гаврилов.
За стеной несколько минут молчали. Потом что-то упало, глухо ударившись об лед.
— О черт! — выругался Егупин. Попросил — Посвети-ка сюда. Куда она завалилась, зараза… А, наконец-то.
— Вы чего с ракетницей ходите? Ну как патруль задержит?
— Да это я так… Просил тут один человек достать. Почему же не достать — золотыми платит. А у нас на складе чего только нет!
— Человек просил, — проворчал Чалый. Голос у него был недовольный. — Это вам не сгущенкой торговать. К стенке поставят и как звать не спросят.
— Да ведь и я так, случайно. Попросил один на толкучке… — Егупин вдруг заюлил. От его спесивого тона и следа не осталось.
— Где в следующий раз? — спросил Чалый.
— Здесь же… Не могу я в квартире, — ответил Егупин. — У меня уже с обыском были…
— С обыском? — испугался Чалый. — Что же вы молчите?
— Ну? — требовательно спросил Чалый.
— «Ну-ну» — не нукай. Что я, маленький. Нашли кое- что по мелочи — три банки сгущенки,
— Эх, вот некстати!.. А если опять придут?
— Позвать некому… Подохли почти все. Одна баба с заморышем осталась, да и те на ладан дышат…
«Гадина, гадина, — шептал Гаврилов. — Это он про нас так, про меня… — Он так стиснул зубы, что у него вдруг свело мышцы на лице. Сильно закружилась голова. — Ну что ж это я? — подумал Гаврилов. — Неужели не встану?.. Замерзну ведь…» И еще подумал он, что не сумеет предупредить мать, они могут убить ее, когда вернется.
Гаврилов замерзал.
Он чувствовал, как холод подбирается к нему все глубже и глубже, сковывая руки и ноги, сковывая мысли. Тупой, изнуряющий холод.
А Егупин и другой, незнакомый Гаврилову человек по имени Чалый все говорили и говорили за стеной, переходя на шепот, который сливался с шелестом ветра, и тогда Гаврилов ничего не мог услышать, то начинали кричать друг на друга, и голоса их глухо бубнили в пустом промерзшем доме, словно в бочке, и тогда Гаврилову все было слышно.
— Я отдал за эти монеты всю свою сгущенку, почти все, — каркал Егупин. — А ты хочешь присвоить их себе. Так не поступают с друзьями…
— А вы мне и не друг, — ответил Чалый. — И благотворительностью я не занимаюсь. И сгущенку помогал доставать я. Без меня вы пустое место, ноль. Можете только воровать карточки у соседей…
Что он сказал дальше, Гаврилов не расслышал. «Воровать карточки у соседей», — гудели у него в голове и повторялись слова. «Воровать карточки у соседей, воровать карточки…» Вот, значит, кто украл карточки у Ольги Ивановны! Она их не теряла, их Егупин украл. Он украл карточки. А Ольга Ивановна повесилась…
…Столько золота вам, Егупин, ни к чему, — уже спокойно говорил за стеной Чалый, — я вам отдам только половину… Это ведь и так очень много. А? Как вы считаете? Я даже мог и не говорить вам, что столько получил?
Егупин прорычал что-то нечленораздельное.
— И потом, Егупин, переезжайте на другую квартиру. Не будем хоть мерзнуть встречаясь. Я вам подкину адресок…
— Я не буду переезжать, — буркнул Егупин, — Это исключено. Смешно я буду выглядеть, перевозя на саночках свои вещи…
— Ну да, я ведь забыл про ваше барахло. Все скупаете за пайки?
— Ну вот что, — вдруг твердо, каким-то изменившимся, звонким голосом сказал Егупин. — Мы торчим здесь, Чалый, уже не один час. Обо всем условились, встречаемся через неделю. Теперь отдавай мои монеты— и расходимся… Все монеты… — В его голосе слышалась угроза.
— Идите вы к черту со своими монетами! — заорал Чалый. — Можете подавиться ими. Но больше я не имею с вами никаких личных дел. Только здрасьте и до свидания…