Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Предъявите билеты.
– Пожалуйста, милости просим.
Она внимательно прочитала вписанные в билеты фамилии пассажиров. Андреев! И еще раз Андреев. Не то! Обознался капитан Ермаков.
– Всё правильно,-сказала она.
– А может быть, все-таки вы уступите свои места матери с ребенком?
Суканкасы растерялись, они почти в панике. И такого препятствия они не предусмотрели. Первым овладел собой старший налетчик.
– Что вы! Нет и нет! Мы чувствуем себя в самолете хуже всякого ребенка. Тошнит. Все нутро выворачивается. Только впереди находим спасение.
Таня
Человек в больших роговых очках, увешанный кинокамерой и фотоаппаратом, очевидно путешествующий корреспондент какой-то газеты или журнала, с нескрываемым презрением посмотрел на "бронированных" пассажиров. Потом, сняв очки, близоруко щурясь, резко сказал:
– Я бы на вашем месте, граждане, уступил свои особые места матери с ребенком, проявил элементарную сознательность.
Суканкасы никак не реагировали на его слова. Делали вид, что ничего не слышали. Глаза у обоих были закрыты.
Корреспондент расстегнул футляр фотоаппарата, навёл объектив на фокус, включил свет, щелкнул затвором.
Отец и сын вздрогнули, открыли глаза. Испуганы. Готовы были схватиться за оружие.
Фотокорреспондент язвительно ухмыльнулся.
– Всё, мужички! Ваши бронированные физиономии запечатлены на позор потомству. Уникальный снимок. Пошлю в "Крокодил" со своими комментариями.
Суканкасы успокоились. Ничего, оказывается, страшного не произошло. Снова закрыли глаза.
Человек с фотоаппаратом не унимался. Бывают же такие въедливые!
– Русского языка не понимаете? Иностранцев из себя корчите?
Прелестная Лолита и её мама нашли себе место в заднем ряду. Девочка сидела у матери на коленях и канючила.
– Перестань, Лолита! Я кому сказала? Нам и здесь хорошо. Уймись!
– А я плачу вовсе не потому. Жалко расставаться со Славиком. Я его люблю. Очень, очень люблю.
– Вот тебе и на!
– засмеялась молодая мать.
– Вспомнила!
Юные молодожены, сидящие перед ней, живущие только своей любовью, на время забыли о себе. Обернулись, ласково посмотрели на Лолиту. И так было ясно, о чем они подумали: "У нас тоже будет вот такая же очаровательная дочурка".
Пилоты включили моторы. Разогревали. Трап Ан-24 опустел. Пассажиры уселись на свои места. Не было только капитана Ермакова. Таня стояла в дверях и, не теряя надежды, поглядывала в сторону аэровокзала. Не опоздает Вано. Не должен.
– Что, утряслись?
– спросил начальник пассажирской службы.
– Можно отчаливать?
– Минуточку, товарищ Бакрадзе.
– В чём дело? Кого ты ждешь?
– Один пассажир помчался в город по срочному делу... Вот и он, слава богу, не опоздал!
Запыхавшись, по трапу взбежал Ермаков.
– Не нашел. Улизнул, собака!
– Он здесь, - шепнула Таня.
– Летит с нами в Сухуми.
– Что ты говоришь? Вот удача!
– Но вы ошиблись, Вано. Его фамилия Андреев!
– В Сухуми разберемся, он это или не он.
– Нежно взглянул на девушку.
– Забудем о нём до посадки. Я рад, что успел. Было бы ужасно, если бы ты улетела, а я остался. Стоял бы, задрав голову,
– Вано, не надо!... Проходите, пожалуйста. Не задерживайте отлет самолета.
Ермаков вошел в салон. Сел на свободное место, рядом с молодой матерью и её нарядной, всё еще хнычущей Лолитой.
– О, какие у меня славные соседи! Здравствуй, девочка. Как тебя зовут?
Лолита сразу перестала плакать, с любопытством посмотрела на чужого, но, кажется, симпатичного дядю. Ей хотелось поговорить с ним, но она не знала, как и с чего начать.
– Ты что, не понимаешь русского? Пожалуйста, могу перейти на грузинский... Гоморджоба. Грузинского тоже не понимаешь? Ладно. Переключимся на армянский. На горе Арарат растет крупный сладкий виноград. Гм! И армянского не понимаешь? Ясно! Ты турчанка. Поговорим по-турецки. Как тебя зовут?
– Я не турчанка. Я аджарка. Меня зовут Лолита.
– Лолита? Странное имя для аджарки. Ты, наверное, испанка?
– Нет, аджарка. Спросите у мамы.
Вано перевёл взгляд на мать.
– Мою маму зовут Дина Александровна. Она тоже аджарка. И папа аджарец.
– Верю, верю! Итак, Лолита и Дина Александровна. Очень рад. А я Вано Иванович Ермаков. Не грузин, но говорю по-грузински. Прошу любить и жаловать всю дорогу, до самого Сухуми. Целых двадцать пять минут.
В этом месте, друзья, я вынужден вторгнуться в повествование. И не только как автор, имеющий святые права на так называемые лирические отступления, но и как человек, невольно включенный в сюжет этой повести.
Сентябрь и половину октября я жил в Батуми и был гостем пограничников. Собирал материал для новой повести. Кочевал с заставы на заставу. Ходил по горным дозорным тропам. Слушал рассказы пограничников о том, как они пресекают попытки лазутчиков нарушить государственный рубеж, как тревожные группы несутся по следу нарушителей, вторгшихся к нам оттуда; я жил тем, чем повседневно жила граница, был счастлив.
В тот день, утром пятнадцатого октября, я тоже был на городском батумском пляже. Купался. Плавал. Валялся на гальке. Сидел в шезлонге. Так как людей было не очень много, я сразу же обратил внимание на милую и стройную, с необыкновенно густыми и мягкими русыми волосами молоденькую бортпроводницу и её выдубленного до черноты симпатичного спутника. Все время, пока они были на пляже, я поглядывал на них и гадал, о чем это они неустанно разговаривают то оживленно, весело, то чрезмерно серьёзно.
Видал я поодаль, на пустынном конце пляжа, две фигуры в темном, лежащие на камнях, и, помню, очень удивился им. Что за странные люди? Такое теплое море, такое жаркое солнце, а они не купаются и даже верхней одежды не снимают.
Пришел я сюда, на берег, часов в восемь утра по московскому времени, чтобы распрощаться с Черным морем до лета будущего года. Сегодня, в двенадцать тридцать, на перекладных, самолетом Ан-24, рейсом 234, улетаю в Москву, с пересадкой в Сухуми. Мой приятель обещал мне доставить билет в гостиницу точно в одиннадцать.