Антология современной французской драматургии. Том II
Шрифт:
ЖЕНЩИНА. Этого я не играю. Я не буду это играть.
МУЖЧИНА. К счастью, он уже сломан.
Надо подумать о том, чем
ЖЕНЩИНА. Я не буду это играть. Только не это.
МУЖЧИНА. Есть что сказать. Обязательно надо сказать.
Что до стула, не беспокойся: он уже сломан.
ЖЕНЩИНА. Ты не слушаешь.
МУЖЧИНА. Наверное, это я и сломал его вчера. (Ставит стул на место, в глубине сцены.)
ЖЕНЩИНА. Ты меня не слушаешь.
МУЖЧИНА. Нет, слушаю.
ЖЕНЩИНА. Я не буду это играть.
МУЖЧИНА. Будешь. (Возвращается. Встает рядом с ней.)Это уже было сыграно.
ЖЕНЩИНА. Что ты говоришь?
МУЖЧИНА. Правду.
Теперь я должен поставить стол на место.
Пожалуйста.
МУЖЧИНА. Я люблю тебя.
ЖЕНЩИНА. Нет.
МУЖЧИНА. Я люблю тебя.
Пожалуйста.
ЖЕНЩИНА. Нет, нет, ты лжешь.
Ничего не сыграно.
Поэтому ничего не получается.
Я прекрасно знаю, что ничего не получается.
МУЖЧИНА. Пожалуйста, теперь очень важно поставить стол на место.
ЖЕНЩИНА. Я-то уж прекрасно знаю, она бы ему открыла, приняла бы в своей квартире — если только это можно назвать квартирой, — встретила бы с
Протягивая к нему руки, сказала бы: «Простите меня» — возможно ли, что она могла позволить себе сохранить этот самовар, а ты, ты видишь ее — как она бродит всю свою жизнь с чемоданом и этой чудовищной вещью. «Простите меня, что заставила вас ждать».
Грим, морщины, акцент кантона Во и превосходный французский, несмотря на легкий акцент кантона Во.
Вкус к старомодным вещам, старой омертвевшей коже, непреодолимому зуду молодости.
Это действительно не белый цвет Шанель, и действительно рядом с ней он казался бы юным, ребенком, потому что она стала в тот момент памятью этого времени.
Самовар, чай (очень черный) в чашках (разрозненных, из разных сервизов).
Ты понимаешь? Понимаешь ли ты, со своим призраком революции — там, где она пролила много крови! Сама истекая кровью от яиц омлета, который невозможно сделать, не разбивая их — эти самые яйца. Революция, кровавый пурпур театров — театров, принесенных в жертву той, которую невозможно совершить, не разбив яиц, не зарезав лошадей, людей.
Может быть, она сказала бы это древним и широким голосом актрис, с глубоким трепетом, с жестами, похожими на заминированные дома,
на древние дворцы, рушащиеся-на-сцене-в-Трезене. Сцена происходит в Москве, сцена происходит в Воронеже…
В пылающем Петербурге! В пылающем Ленинграде! Сплошные символы! Сплошные символы!
Отражая, да-да, пламя, Петроград, в фиолетовых водах Невы!
Да, она протянула бы к тебе руки, и для него не осталось бы ни имени, ни камня, только равнина и ветер,
и ветер,
и ветер,
чертов ветер.
МУЖЧИНА. Осталось мало времени.
Никогда нет времени.
Как трудно — спешить медленно.
ЖЕНЩИНА. Зачем.
МУЖЧИНА. Я люблю тебя.
ЖЕНЩИНА. Зачем.
МУЖЧИНА. Я люблю тебя.
ЖЕНЩИНА. Чтобы я замолчала.
МУЖЧИНА. Нет.
Чтобы думать о том, что ты играешь.
Думай о том, что ты играешь.
Ты поймешь.
Я пойму. Может быть.
ЖЕНЩИНА. Я играю не для себя.
А для тебя.
МУЖЧИНА. Что ты хочешь этим сказать?
ЖЕНЩИНА. Для твоей нечистой совести.