Антология современной французской драматургии. Том II

Головина Елена В.

Не знаю, зачем я все это рассказываю. Все, умолкаю.

ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. А еще иногда мы устраивали пикники, располагались на берегу реки, это было о-ля-ля! Летом ели прямо на травке салат из тунца с рисом, с майонезом и с крутыми яйцами, набирали в лесу цветов и клали их в машине перед задним стеклом — для красоты, а после еды мы с матерью дремали на одеяле, толстое такое одеяло, красное с зеленым, как сейчас вижу.

МАТЬ. Куда-то я его запрятала, не знаю куда. Но я ничего не выбрасываю.

А они, двое мальчишек, возились, боролись.

Потом,

я не в упрек это говорю, они стали слишком взрослыми, непонятно даже, куда все уходит? С нами больше ездить не желали, разъезжались в разные стороны на своих велосипедах, каждый за себя, а нам с одной Сюзанной уже не имело смысла.

АНТУАН. Наша вина.

СЮЗАННА. Моя.

(…)

КАТРИН. Вы, наверное, жалеете, что приехали?

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Вовсе нет. Почему вы так говорите, почему спрашиваете?

КАТРИН. Я подумала, что печально, должно быть, вот так провести здесь день, ничего не делая.

(…)

ЛУИ. Дней десять тому назад, не больше, — где же это я был, не помню — но дней десять назад это было, я оказался в полной растерянности, не знал, куда деваться, наверное, это была единственная и вполне второстепенная причина, по которой я решил вернуться сюда

Я встал и сказал, что поеду их повидать, нанести им визит, а в следующие дни вопреки всем солидным контрдоводам почему-то решения своего не изменил.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. А я не стал вмешиваться, ты делаешь то, что подсказывает тебе интуиция.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. А ты?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Что я?

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Мы могли бы ему помешать. Я бы предпочел, чтобы он остался с нами. Стоит ли куда-то мотаться с разговорами и объявлять людям, которые предпочитают этого не знать, о своей скорой смерти?..

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Я не стал вмешиваться. Он встал, я оделся и ушел, я подумал, всегда так думаю, что, если суждено нам снова увидеться, мы увидимся, я не должен вмешиваться, это его история, не моя.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Так или иначе ты бы вернулся, нашел бы время, скорее всего, ты надеялся, что я со временем буду от него все дальше, исчезну даже из памяти и ты тогда сможешь сам что-то решать, не оглядываясь на меня, не опасаясь моего возвращения, не опасаясь встречи со мной. Мое мнение не так важно, так я сказал. Нужно, чтобы ты научился обходиться без меня.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Елена?

ЕЛЕНА. Нет, меня ни о чем не спрашивай.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Я теперь рассказываю историю мальчика, у которого умирает ребенок?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Прямо сейчас?

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Я предпочел бы это сделать.

Эта история мальчика, у которого умирает ребенок, его так взволновала, так потрясла, он был так ею взволнован и потрясен, что пользовался ею как эталоном, это на него так похоже, постоянно та же игра, как мерой собственного несчастья,

собственного отчаяния, ибо настоящее отчаяние, если уж на то пошло, как раз могло бы заставить его остаться и не объявлять всему миру о своей смерти, как и бывает, если хорошенько подумать, когда действительно умираешь. Но он сказал, а потом уже не смог от своих слов отказаться.

Я хотел бы рассказать о моей драме — человека, у которого умирает ребенок, о смерти, за которую он взял бы на себя ответственность, и чтобы он обнял меня, приласкал и мы бы еще раз уснули вместе, уверяя друг друга во взаимной необходимости.

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Не думаю, что это возможно. Он намерен со всем расстаться, это дело решенное.

ЛУИ. Дней десять назад я лежал в постели и проснулся в мире и покое — давно уже, сегодня как раз год, как я сказал вначале…

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Юбилейная дата Хоть ты и страдаешь, но всегда влюблен, как бы это получше сказать? Всегда влюблен, как литератор, в образы и формулы. Тебе плохо, мучения твои ужасны, но ты их тем не менее фиксируешь.

ЛУИ. Давно уже со мной такого не случалось, чтобы проснуться в мире и покое, я удивился. Меня это удивило.

С тех пор как ты умер, с тех пор как он умер, почти год, как я говорил.

С тех пор как ты умер, но также с тех пор, как я знаю, что и для меня тоже все скоро будет кончено, со всем будет покончено, — разве не себя самого жалеешь всегда больше всех? — я каждое утро просыпаюсь в слезах, но без боли, себя не обманешь, естественно, что лицо в слезах, я считаю это естественным, раз в голове снова, опять, постоянно сидит мысль о приближении моего ничтожного конца.

А тут я проснулся в мире и покое, и тотчас же явилась эта странная идея, очень четкая, не знаю, смогу ли я ее сформулировать.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Если сформулируешь, слукавишь, ясность улетучится, а останутся лишь красивые, умело придуманные, элегантные фразы о страданиях. Тебе будет казаться, что ты ясно говоришь о том, что высказать невозможно, будет казаться, что тебе удается договориться с самим собой.

ЕЛЕНА. Заключить сделку.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Ты скажешь хорошо, но ничего не скажешь. Остерегись. Уж лучше захлебнуться, привыкнуть к непониманию, признать свой почерк нечитаемым, дать острословам повод для насмешки, им будет труднее, чем тебе.

ЛУИ. Я проснулся со странной и четкой мыслью, что мои родители и другие люди, все люди в моей жизни, люди, куда более близкие мне, чем родители, и все, к кому прибивался я и кто прибивался ко мне, ты, кстати, тоже и отец мой в прошлом, представим себе, что я его помню, и мать, брат сегодня и сестра, что все они, поняв, что я собой представляю, в один прекрасный день перестанут меня любить.

И никогда больше не полюбят (вот о чем речь) в конечном счете, так вот, это была мысль, внезапная и пронзительно ясная, о том, что меня больше не станут любить, от разочарования ли или от усталости, о том, что раз я прошу, чтобы меня оставили в покое, требую забвения, так обо мне и забудут.