Антонов. Последний пожар
Шрифт:
А Пётр Токмаков уцелел. Как раз в день ареста Заева по служебным делам он приехал в Трескино и у Грача встретил Антонова. Шурка обрисовал ему ситуацию, и Токмаков решил домой не возвращаться. Остался с Антоновым.
Вот так зародилась жестокая банда, о которой вскорости узнает и сам Ленин…
11
Ишина о грозящей опасности предупредили через сестру его, проживавшую в Трескино. Помнил хорошо Антонов, что когда он вернулся в Кирсанов, Иван сразу приехал к нему и выложил на стол деньги, оставшиеся после знаменитого ограбления кассы в Инжавино.
– Вот,
– Я и не думал об этом, Ваня. Не до денег там было. Иногда думалось, что и не выберусь никогда, – ответил Александр, тронутый верностью друга.
– А как же иначе? Не мог я по-другому. За всё время лишь коня себе купил. Без коня никак, – развёл виновато руками Ишин.
– Правильно, что купил. Молодец! – похвалил Антонов. – Тебе больше положено.
– Да разве этими деньгами перекроешь твои страдания? Я уж сколько думал, чтобы на них тебя выручить. Но куда там! К централу не подступиться. Жандармы там отборные были. Боялся, что сам загремлю.
– Всё уже в прошлом, Иван. Теперь новую жизнь строить надо, и в этом денежки нам помогут. Скоро нам и лошади потребуются, и снаряжение. Вот и займись этим, – попросил Антонов друга.
– Понимаю. Будь спокоен, Александр, сделаю в лучшем цвете. Есть у меня на примете лошадки. И место тихое есть с верным человеком.
Как в воду они тогда глядели, готовились к трудным временам. Ишину по роду занятий торговой деятельностью не сложно было скупать лошадей в ближайших сёлах, не вызывая подозрений. Перегонял их Иван на глухой хутор в лесу на берегу Вороны. Жил там молчаливый мужик-старовер, не принимающий новую советскую власть.
– От сатаны она. Бесы народом правят, – поговаривал он.
Не сразу после весточки Антонова ушёл в бега Ишин. Семью жалко было. Детишек трое у него, мал мала меньше. Но уже принародно стал грозить наганом Мишка Голомазов, кричал:
– Что, мироед, не лопнул ещё? Скоро тебе конец. Заева расстреляли. Настанет твоя очередь.
Но тронуть Ишина он пока не решался. Уважали мужики Ишина в Калугино, могли вступиться. А коммунистов в селе мало было. Да и серьёзных улик во вредительской деятельности Ивана у Голомазова не набиралось.
– Не маши наганом, Мишка. Вдруг стрельнёшь, да не туда, – зло сверля Голомазова глазами, отвечал Ишин.
Только в свете происходящих событий в губернии долго так продолжаться не могло. Как-то знакомый милиционер из Инжавино, а многие там были людьми Антонова, передал Ивану, что ЧК и лично Покалюхин готовят его арест.
– Уходит мне надо, Татьяна, – сказал Ишин жене. – Терпи и береги детей. Родня поможет. А я большакам за всё отплачу сполна. Пятнадцать лет я в партии эсеров, пятнадцать лет борюсь за лучшую долю для крестьян. И меня же в расход? Не выйдет!
Так Иван Ишин присоединился к небольшому пока отряду Антонова. Вот когда пригодились предусмотрительно закупленные кони.
Тогда по лесам тамбовским скрывалось много дезертиров. Не хотели крестьяне подчиняться всеобщей мобилизации, объявленной большевиками, не хотели проливать кровь за непонятные им лозунги, уходить от родных мест. Хоронились они от расправы, украдкой навещая свои семьи. Роптали:
– Своего
Самых отчаянных Антонов принимал в отряд и вооружал. Численность банды потихоньку увеличивалась. Занимались они грабежом Советских учреждений и расправами над коммунистами.
До Антонова дошли слухи, что Кирсановская ЧК заочно приговорила его к смерти и объявила охоту. И Шурка окончательно озверел.
– Я вас, гадов, живьём закопаю, – рычал он в минуты гнева.
12
Летом одна тысяча девятьсот девятнадцатого года корпус белого генерала Мамонтова, входивший в состав белой армии под командованием Деникина, прорвал Южный фронт красных и отправился в рейд по тылам Советской России, громя на своём пути скороспелые заслоны и занимая на короткое время города. У красных в тылу было очень мало боеспособных частей, и остановить продвижение кавалерии Мамонтова своевременно они не смогли. Восемнадцатого августа Мамонтов занял Тамбов без боя. Пятнадцатитысячный гарнизон разбежался, а часть солдат присоединилась к корпусу генерала. Большевистское губернское руководство постыдно бежало из города, оставив его на растерзание озлобленным белоказакам. В городе Мамонтов пробыл около месяца, занимаясь грабежом продовольственных складов и магазинов и расстрелами не успевших эвакуироваться коммунистов. Отдохнув, покуражившись и пополнив запасы, корпус Мамонтова двинулся на Воронеж, который также благополучно занял. Тамбовское руководство вернулось в город и принялось за подсчёты убытков от набега. Урон был колоссальный.
Московский ЦК партии большевиков, рассмотрев создавшуюся ситуацию и учитывая последствия, постановил снять с должности начальника губернского исполнительного комитета, коим являлся Чичканов Михаил Дмитриевич – старый большевик с немалым дореволюционным партийным стажем.
Михаил Дмитриевич был реалистом и понимал, что в сложившейся тогда обстановке город отстоять было невозможно. А напрасных жертв он не хотел допустить. Мамонтов на Тамбовщине появился неожиданно, и времени для организации обороны просто не было. Плюс ко всему, не вся власть находилась в руках Чичканова. Вертикаль власти тогда только строили, ещё не чётко понимая её структуру и функции. Приходилось выпускать десятки приказов, формуляров и распоряжений, подолгу согласовывая их с различными ведомствами, которые зачастую дублировали друг друга. Да ещё в аппаратах управления сидело много всякого контрреволюционного элемента, тихо саботировавшего нужные инициативы.
Понимал Чичканов, что нет его прямой вины, не он должен отвечать за промахи армейского начальства, но обиды на партию не держал. Раз партия так решила – значит того требует текущий момент, а он, Михаил, принесёт ей пользу в другом месте. И Чичканов попросил отправить его на фронт для борьбы с Врангелем. Взяв три недели отпуска, чтобы немного отдохнуть и привести мысли и нервы в порядок, теперь уже бывший глава губисполкома поехал к своему хорошему другу Сергею Клокову в Инжавино поохотиться на уток. Тот его давно звал, и сейчас это было как нельзя кстати. Клоков тоже был старым коммунистом, и с ним Михаил Дмитриевич мог обо всём поговорить и отвести душу.