Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
В стихотворении «Разбуди меня завтра рано…» (1917), обращенном Есениным к матери, петух и другие реалии сельского быта приобретают глубокий второй план – высокую библейность: «Воспою я тебя и гостя, // Нашу печь, петуха и кров…» (I, 116). Такое торжественно-возвышенное и чуть церковное настроение возникает потому, что глагол «воспеть» обладает идущим из церковнославянского языка налетом книжности, а лексема «гость» тянет за собой шлейф старинных значений: от «заморского гостя» – чужестранца в былинах, «торгового гостя» – захожего купца с товарами и до есенинского «неведомого гостя из града небесного». Показательно, что в этом неявном церковном контексте обычная крестьянская изба осенена приближением к церкви, печь – к алтарю, мать – к Богородице, а петух оказывается священным животным, причем единственным, отражающим
Та же символическая ситуация в аналогичном стилистическом исполнении наблюдается в стихотворении 1916–1922 гг., названном по первой строке: «Нощь, и поле, и крик петухов … // С златной тучки глядит Саваоф» (I, 76).
Еще раньше, в 1914 году, подобный божественный «избяной» космос с центром, выведенным в названии – «В хате», уже был сотворен Есениным, и главными фигурами в нем оказывались петухи с курами:
А на лавке за солонкою —
Шелуха сырых яиц .
<…>
Квохчут куры беспокойные
Над оглоблями сохи,
На дворе обедню стройную
Запевают петухи (I, 146).
Как и положено в храме, там ведется церковная служба – кукареканье петухов приравнено к обедне, а «шелуха сырых яиц» неявно отсылает к «пúсанкам» – раскрашенным и узорчатым яичным скорлупкам, подготовленным к Пасхе (это украинская традиция, но украинизмы встречаются как в творчестве Есенина, так и в диалекте с. Константиново). Есенин имел представление об этом ритуальном предмете, ибо в 1914 г. к столетнему юбилею великого украинского поэта написал стихотворение по его мотивам – «Село (Перевод из Шевченко)», где в оригинале есть строка «Село на нашiй Українi // Неначе писанка село» (IV, 356). Заметим: с. Писанка есть в современном Устиновском р-не Кировоградской обл. Украины.
В старославянском (позднее церковнославянском) и, очевидно, в древнерусском языке не существовало различия между петушиными самцом и самкой и все обозначалось едино – «куръ»; поэтому в Остромировом Евангелии время пения петухов названо как «коуроглашенiе»; протоиерей Г. Дьяченко в «Полном церковно-славянском словаре» привел синоним – «пътлоглашенiе», произошедшее от «пътелъ» = «куръ» = «кочьтъ». [1476]
Значение петушиного крика как неразложимого хронотопного знака закреплено в выражении «изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя» [1477] в «Слове о полку Игореве», то есть до тех пор, пока запоют петухи в далеком пока от воинов городе Тьмутаракани (существует и другая трактовка этой фразы, не имеющая отношения к петухам). Известно, что Есенин ценил образность «Слова…» наравне с притчевой метафоричностью Библии.
Петух в народной культуре
В разных русских диалектах обозначение петуха неодинаково, причем «пучки лексем» образуют два полюса – пéвень и кóчет, что является лексическим признаком отнесения местного говора к северному и южному наречиям соответственно. В географически сравнительно близкой от родины Есенина деревне Деулино Рязанского р-на и области петуха называли «кочетóк», «кочетóчек»; узор старинной вышивки крестом в виде черно-красных петухов именовали «кочетки»; о поведении человека, держащегося гордо, с независимым видом, говорили, что он выступает «кочетком»; молодой побег сосны или метелка щавеля также именовались «кочеток». [1478] В пригородных селениях Сапожковского у. в конце XIX века один из вышитых узоров прозывался «кочеты»: на девичьих рубахах «рисунки на их вышивках пестреют звездами, кочетами, ветряными мельницами и разными фантастическими птицами». [1479] В с. Вослебы Скопинского у. особый девичий головной убор называли «петух». [1480] В с. Павелец Скопинского у. в 1920 г. девушки в праздник повязывали «платок “петушком”, на лбу узенькая лента». [1481] В Сараевском р-не выбивающуюся из гладко причесанных волос и приподнятую прядку называли «петух». [1482] На профессиональном певческом жаргоне выражение «пустить петуха» обозначает неправильно взятую (как правило, излишне высокую) ноту. [1483]
В Константинове бытует фамилия Кочетковы – об этом рассказывает местная жительница: «Вы не были на кладбище там? Маму положили мы туда к Есениным, она от Есениных. (…)…А
Многозначность при смысловой близости понятий «петух», восходящую к изначальному обозначению домашней птицы, демонстрируют «словарные гнезда» в «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля и в многотомном «Словаре русских народных говоров». Множество приведенных в них значений можно сгруппировать по основным критериям: 1) растения, цветки которых напоминают своим видом петушиный гребень, – это всевозможные «петушки» – Iris, «певники», Orchis, Cypripedium, Calla, Centaurea montana, «петуший гребень» – Melampyrum cristatum, «петушник» – Rhinanthus crista galli, «петушьи головки» – Lamium purpureaum; 2) строительные детали – «петушки», то есть выступы кирпича в кладке, под наличники и штукатурные украсы; стропила соломенной крыши; 3) «петушок» – общее название витых раковин, улиток; 4) грибы – опенок; 5) пучки травы, оставленные при косьбе; 6) деревянная подставка мотовила для разматывания пряжи; 7) узоры лык вдоль головки лаптей; 8) распутник (арханг.); 9) парная мужская половая железа (арханг.). [1487]
«Этимологический словарь русского языка» М. Фасмера добавляет к списку диалектизмов древнерусские и церковнославянские слова с петушиной семантикой: «кокот» – петух и «кокошь» – курица и петух (отсюда «кокошник»). [1488]
К «петушиным растениям» можно также добавить «куриную слепоту» из семейства лютиковых, но уже по другому признаку: существует поверье, что неосторожное обращение с ядовитым лютиком едким приводит к болезни с тем же названием. Заболевание куриная слепота на самом деле вызывается резким недостатком витамина «А» в человеческом организме и, в свою очередь, получила название по сходству поведения заболевшего человека и птицы: в то время, как петухи с курами устраиваются на ночлег, больной человек с наступлением темноты ничего не видит, хотя зрение возвращается при ярком свете дня. В 1846 г. в Калужской губ. фольклорист-собиратель П. И. Якушкин записал поверье: «Куриная слепота нападает на брюхатых баб. Когда родят – слепота проходит». [1489] «Куриная слепота» обычно настигает людей во время всеобщего голода и всенародной войны (как в начале 1920-х годов, в Гражданскую и Великую Отечественную войны).
Фольклорист А. В. Терещенко в «Быте русского народа» в 1848 г. поместил «устный рассказ» о медянице – иначе курячьей слепоте (не то змее, не то траве): «По мнению народа, она срывается невидимой рукою и знахарями; наводит мертвый сон на того, кто держит ее при себе, потому мстительные суеверы дают пить с нее отвар. Думают еще, что она лишает зрения, кто ее положит себе под голову. Некоторые утверждают, что медяница вырастает из гниения зловредных гадов; что она растет слепою, получает зрение только в Иванов день, и когда увидит человека или другое животное, тогда бросается на него стрелою и пробивает его насквозь». [1490]
В ХХ веке дети играли (и продолжают играть в XXI в.) друг с другом, держа в руке за кончик стебелька сорную колосящуюся траву и прося отгадать, что получится: петушок или курочка. В результате собирания в кулачок и последующего дерганья растения за его зажатую головку стебель отрывался, а оставшаяся верхушка приобретала форму петушиного или куриного гребня. Такая игра бытовала в Московской обл., [1491] соседствующей с Рязанщиной, и Есенин также мог быть знаком с правилами и терминологией этой нехитрой игры.