Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Диривенскай петушок,
Што ты рана так встаешь,
Галасиста паешь? С милым спать ни даешь!
Разбудил ты маладу
Раным рана паутру,
Когда времичко придет,
Роса на землю падёт,
Пастух выйдет на лужок,
Заиграит ва ражок… [1556]
Еще более ранняя и, тем не менее, близко перекликающаяся с есенинским стихотворением «разгульная песня» с отношением к горлану-петуху наблюдается в «Сказаниях русского народа» И. П. Сахарова:
Петушок, петушок,
Золотой гребешок!
Зачем рано встаешь,
Голосисто поешь (2),
С милым спать не даешь?
И я встану, младешенька,
Раным рано, ранешенько,
Я
Шуйским мыльцом белешенько,
Я взойду ли под насеточку,
Петушка возьму за крылышко,
За правильное за перышко.
Я ударю об насеточку:
Еще вот те, петушок,
За ночной за смешок!
Зачем рано встаешь,
Голосисто поешь (2),
С милым спать не даешь! [1557]
Заметим, что нотки неуважительного отношения человека к «петушьему племени» просматриваются и в родном Есенину константиновском фольклоре. В частности – в детской потешке «Чу, чу, чу!», в которой куры (объединившиеся с дикими птицами) выступают в качестве разорителей крестьянского хозяйства и потому с их несанкционированным поведением ведется борьба хозяйкой:
Ко мне куры летят,
И вороны летят.
Я по курочке цепом,
По вороне кулаком.
Как из курочки зерно
Покатилося оно…
Прямо на дедушкино гумно. [1558]
Некоторые тексты позднейшего по времени возникновения песенного жанра – частушки – также включают образы петуха и курочки. Современный исследователь А. В. Кулагина называет курочку в числе типичных птиц частушечного жанра, а «сравнение с курицей или петухом обычно носит комический характер», «с куричьими сравниваются глаза, с петуховыми – рожа… пение… с петушиной – душа». [1559]
В Константинове записано несколько частушек, героями которых выступают домашние птицы из «петушиного племени»:
С неба звездочка упала
Прямо на акацию.
Продай, мама, петуха,
Купи комбинацию;
Пришла курица в аптеку,
Закричала: «Кукареку!
Дай<те> пудру и духи,
Чтоб любили петухи!» [1560]
Мотив отрубания головы курице
Интересно, что во второй частушке под забавным и юмористическим внешним оформлением скрыта старинная примета, породившая обычай: если курица начинала петь петухом, это предвещало несчастье, и ей отрубали голову. В с. Константиново при жизни Есенина была записана примета: «Курица запоет петухом к пожару». [1561] В Касимовском у. зафиксировали в 1888 г., что если «курица кричит петухом на чью-нибудь голову, надобно ее резать, а то будет в доме упокойник». [1562] Вероятно, таким образом хотели восстановить гармонию мира, признаками утрачивания которой оказывались смена «сущностных» (то есть особо существенных) поведенческих черт, половая неопределенность и травестийность, а в конечном счете метаморфизм персонажа.
У Есенина в «Стране Негодяев» мотив отрубания головы курам восходит к одной из двух ситуаций: 1) окказиональному бытовому ритуалу смертной казни курицы, запевшей петухом; 2) регулярному осеннему праздничному обряду резания кур с ритуальным жертвоприношением куриной головки в дар покровителям домашней птицы Козьме и Дамиану в Кузьминки 14 ноября (1 ноября по ст. ст.). Так, на Кузьму-Демьяна в д. Волынь Рязанского у. резали кур, «чтобы куры были целы» круглый год, а в с. Красное Пронского у. причт собирал по дворам домашнюю птицу. [1563] Есенин сравнил в «Стране Негодяев» жилища в Европе с курами:
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам ,
Головы нужно давно под топор… (III, 56).
В творчестве Есенина характеристика кур часто оказывается отрицательно
Обрядовое ряженье и жестикуляция, связанные с курами
Человеческая жестикуляция, сравнимая с повадками кур и уподобленная куриным телодвижениям, вроде бы описывается как нейтральная, однако пренебрежительный оттенок в таком сопоставлении все-таки угадывается. А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) дал такую характеристику своему другу: «Есенин от волнения хлопал себя ладонями по бокам, как курица крыльями » [1564]
Обрядовое ряженье, объектом адресации которого становилась курочка-наседка, сохранилось в Константинове как реликтовая черта окказионального ритуала. А. Д. Панфилов подметил и прокомментировал устрашающий характер переодевания хозяйки, необходимого ради успешного гнездования кур:
Закрыла калитку бабка Марья, чтобы не было ненужного пустого хождения. В худшую из худших, латаную-перелатанную, давно за ветхостью заброшенную стеганку обрядилась. Платье под стать отыскала, чулки и ботинки. Растрепала седые волосы, сунула в них несколько куриных перьев – хоть сейчас отправляйся на студию детских фильмов играть бабу-ягу. <…> В зловещем и мрачном своем облачении бабка Марья мастерит гнездо, затем ловит закудахтавшую курицу и водворяет ее на вновь смастеренное гнездо, под плетюшку, чтобы пообвыкла немного на новом месте. Между тем, курица долго не может успокоиться, шумит дурным голосом, смертельно перепуганная необычным и страшным видом своей хозяйки, обычно такой опрятной, приветливой и миролюбивой. Наряд бабки Марьи тоже примета … – необычным, устрашающим видом отпугнуть и отогнать от новой наседки злую силу… [1565]
Есенин представлял курочку как своеобразный тест, по которому можно разграничить сельского и городского жителей. Именно последнего (особенно забавно, если это будет женщина) можно уверить в идентичности человеческих и куриных привычек, свойств и даже физиологии – на манер притчевых и басенных стилевых приемов, фольклорного зоологического и антропоморфного параллелизма и т. п. В письме к А. В. Ширяевцу 24 июня 1917 г. Есенин иронизировал над некой недалекой собеседницей в воображаемом диалоге: «…а я бы ей, может быть, начал отвечать и говорить… когда курица несет яйцо, ей очень трудно, и т. д. и т. д.» (VI, 96).
В творчестве Есенина (в частности, в эпистолярном) есть и образ цыпленка. Он дан в стихотворных строчках (пока неясно – авторских, устно-поэтических или процитированных из других авторов) и вписан в библейский контекст с поющими в полночь петухами, когда Сарра спала под телегой:
Слышит кто-то, как цыпленок
Петушиная образность в творчестве писателей-современников
Есенин внимательно изучал систему образов в лирике поэтов-современников и в рецензию «О “Зареве” Орешина» (1918) включил краткий анализ стихотворных строк с метафорой солнца – красного петуха: «…кто слышит, что “ красный петух в облаках прокричал”, – могут показаться образы эти даже стилем мастера всех этих коротких и длинных песенок, деревенских идиллий» (V, 185). Есенина привлекли две первые строки стихотворения «На заре» П. В. Орешина (1917): «Красный петух прокричал // В золотых облаках» (V, 433).