Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Самоделова Елена Александровна

Одним из первых обращений Есенина к античности стало стихотворение «Греция» (условно 1915), отнесенное к разделу «Два сонета» и написанное в сонетной форме, посвященное Первой мировой войне. Трагизм современной военной эпохи вызвал у автора аллюзии с битвами древних греков с троянцами в «Илиаде», заставил обрядить воинов в туники и напомнил о магических предвещаниях криков соек. Пока неизвестно, выстраивание Есениным параллели с античностью явилось оригинальным авторским приемом, либо какие-нибудь из известных поэту газетных сообщений о событиях на Балканах уже были оформлены в «древнегреческом духе» и невольно побудили автора следовать известному канону.

Из воспоминаний сына поэта К. С. Есенина известно, что туника была зримым образом

древнегреческой одежды, она изображалась на коробке любимых есенинских папирос: «Курил он “Сафо”. Были такие папиросы высшего сорта, с женщиной в тунике на коробке». [1636] Позже Есенин видел Айседору Дункан в тунике: «…выбегала на сцену московского Большого театра в красной тунике …» («Алмазный мой венец» В. П. Катаева). [1637]

Гермес Трисмегист

Гомер – любимый античный творец для Есенина, у которого существовало свое понимание художественной философии этого легендарного грека. В 1918 г. в статье-трактате «Ключи Марии» дан совет: «Вглядитесь в слова Гомера, ведь он до ясности подчеркивает в себе приобретенное мастерство от пернатых царевичей звуков» (V, 198). В есенинском художественно-публицистическом произведении фигура Гомера встречается неоднократно, в том числе и вместе с другими древнегреческими мыслителями, как вершинный ориентир духовных и поэтических дерзаний, как первооткрыватель высокохудожественной образности:

...

Если Гермес Трисмегист говорил о том, что «чтó вверху, то внизу, что внизу, то вверху. Звезды на небе и звезды на земле», если Гомер мог сказать о слове, что оно, «как птица, вылетает из-за городьбы зубов», то и наш Боян… не мог он и себя не опрокинуть так же, как Трисмегист, в небо… (V, 197–198).

Гермес Трисмегист («Трижды Величайший») – мифологический бог поздней античности, близкий к потустороннему миру и потому проводник душ умерших, посредник между царствами живых и мертвых (с фетишистским именем малоазийского происхождения, прозванный по «груде камней» или «каменному столбу» – герме ). Фигура древнегреческого божественного покровителя путников и приписываемая ему фраза из «герметического» учения об оккультизме проникли в сочинение Есенина из двух источников: либо из русского перевода «Изумрудной скрижали» (по преданию, высеченной на могиле бога; текст опубликован в «Первоначальных сведениях по оккультизму» Папюса, СПб., 1911), либо из эпиграфа в статье Н. А. Бердяева «О новом религиозном сознании» («Вопросы жизни», 1905, или «Sub specie aeternitatis», СПб., 1907 – V, 472–473). Неточное цитирование образного выражения Гомера поэт позаимствовал из «Исторических очерков русской народной словесности и искусства» Ф. И. Буслаева (т. 1, СПб., 1861, с. 12 – V, 473).

Фигура Гермеса могла быть особенно симпатична Есенину потому, что напоминала собственное сельское детство с увлеченностью стихотворством, пастьбой лошадей в ночном и уважением к корове как источнику благосостояния. В стихотворении «Корова» (1915) есть строка «Свиток годов на рогах» (I, 87), неосознанно отсылающая к типу древнейшей античной книги из папируса. Гермес – древнейшее аркадское божество – еще в младенчестве изобрел лиру из черепахового панциря и украл полстада коров у Аполлона в пользу своей бедной матери, а позднее был причислен к олимпийским богам и являлся покровителем скота и пастухов.

Античные боги и мифология земного шара

Однако Есенин не использует великие имена античной цивилизации как самоцель. Поэт ведь не историк античности и даже не последователь античной поэтической традиции, не сочинитель «по древнегреческим и римским мотивам». На примере «Ключей Марии» (1918) особенно наглядно выступает соположение родной русской культуры с античной,

введение России при помощи античности в единый мир общечеловеческих ценностей. Для Есенина древнерусские божества и книжники оказываются равноценными с античными, а олицетворение стихий природы построено по общему принципу: «Обоготворение сил природы, выписанное лицо ветра именем Стрибога или Борея в мифологиях земного шара есть не что иное, как творческая ориентация наших предков в царстве космических тайн» (V, 199 – «Ключи Марии», 1918). В статье «Быт и искусство» (условно 1920), продолжающей и развивающей эстетические взгляды Есенина, поэт выстраивает подобную параллель уже не самостоятельно и прямолинейно, но с негласной опорой на «Весеннюю грозу» (1828) Ф. И. Тютчева: «Отсюда Даждьбог, дающий дождь, и ветреная Геба, что „Громокипящий кубок с неба, // Смеясь, на землю пролила“ (V, 218). В этой художественной зарисовке изображается, как Геба, в древнегреческой мифологии богиня юности, исполняет роль виночерпия на пирах богов на Олимпе и потому возникает грозовой дождь.

Есенин равно пользовался античными и восточнославянскими мифологическими образами иногда с целью идентификации иноземного божественного персонажа с родным (по народному выражению, известному поэту, для перевода «на язык родных осин» [1638] ); иногда независимо друг от друга в разных произведениях, создавая контекстуальные синонимические образы. Сравните: «И дымом пушечным с « Авроры » // Взошла железная заря» (IV, 200) и «Привет тебе, жизни денница !» (III, 164).

Еще один образчик свободного сопоставления Есениным классических памятников мифологии и литературы разных времен и народов с обязательным упоминанием шедевров античности по принципу единства образного восприятия Вселенной также дан в «Ключах Марии»:

...

На этом образе построены почти все мифы от дней египетского быка в небе вплоть до нашей языческой религии, где ветры, стрибожи внуци, «веют с моря стрелами», он пронзает устремление почти всех народов в их лучших произведениях, как «Илиада», Эдда, Калевала, «Слово о полку Игореве», Веды, Библия и др. (V, 199).

Есенин был убежден, что античные имена служат мерилом общемировых ценностей, и поэтому привлекал их в свое оправдание в сменившихся исторических условиях, перед новым политическим строем. Так, в «Предисловии» (1924) он писал о сопоставлении персонажей христианской культуры с древнеегипетскими и древнегреческими богами: «…но все эти собственные церковные имена нужно так же принимать, как имена, которые для нас стали мифами: Озирис, Оаннес, Зевс, Афродита, Афина и т. д.» (V, 223). Из приведенных Есениным пяти мифических имен три последних имеют отношение к Древней Греции. Интересно, что поэт избрал древнегреческую огласовку имени Озирис (Осирис; Усир – егип.), древнеегипетского бога производительных сил природы и подземного мира. Зевс («светлое небо») – верховное божество из третьего поколения, отец богов и людей, сын Кроноса и Реи, восседает на Олимпе. [1639] Афина – «совоокая» богиня мудрости в государственных делах и справедливой войны, дочь Зевса и Метиды, родившаяся с воинственным кличем и в полном боевом вооружении из отцовской головы, покровительница змей и дарительница красоты и стати, дева-воительница и охранительница града. [1640]

Сам понятийный аппарат Вселенной со многими лексемами заимствован из древнегреческого языка и широко применяется в творчестве Есенина: космос, Водолей, Аврора, Борей и др. В «Ключах Марии» сказано: «Буря наших дней должна устремить и нас от сдвига наземного к сдвигу космоса» (V, 210). Из слов Есенина, приведенных в воспоминаниях Н. Д. Вольпин, видно, что поэт приравнивал художественное произведение к акту мифологического творения: «А это не образ – это рассказ, “фельетон” – “сотворение мифа”». [1641]