Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Самоделова Елена Александровна

Имя другого древнегреческого поэта, породившего целое направление анакреонтической поэзии у своих подражателей и последователей, включил Есенин в дарственную надпись А. М. Кожебаткину на книге «Трерядница» (1920): «Дорогому Александру Мелентьевичу Кожебаткину с любовью и воспоминаниями о наших совместных днях, которые пахли и книгами и Анакреоном …» (VII (1), 111).

Анакреон – один из выдающихся древнегреческих лириков, родился и умер в Теосе в Ионии, был приглашен Эаком на остров Самос обучать его сына Поликрата музыке, много путешествовал. С 532 г. до н. э. при властителе Поликрате остался при его дворе, воспевал в поэзии радости жизни, любовь и вино. Умер около 495 г. до н. э. в возрасте около 85 лет. Благодарные теосцы выбили его изображение

на монетах и показывали как достопримечательность его гроб (или, возможно, κενοτάφιον). В афинском акрополе Анакреону воздвигли статую в виде опьяневшего певца (возможно, на вилле Боргезе в Риме одна из статуй представляет собой копию с находившейся в Теосе статуи поэта в сидячем положении). Из стихотворений Анакреона, написанных на ионическом диалекте самыми разнообразными размерами, дошли до нас лишь отрывки, которые собрал и издал Т. Берк как «Anacreontis carminum reliquiae» (Лейпциг, 1834) и «Poetae lyrici graeci» (Лейпциг, 1867, т. 3). Ошибочно Анакреону приписали собрание 60 песенок (anacreontea), написанных коротким размером, из которых лишь незначительная часть относится к александрийской эпохе, а остальные принадлежат к римскому и раннему византийскому периодам. Поэзию Анакреона на русский язык в Санкт-Петербурге перевели неизвестный переводчик в 1794 г. и Иван Мартынов в 1801 г. [1617]

К аллегорическому сюжету Эзопа, известному через «Притчи» А. П. Сумарокова (Кн. 1–3, СПб., 1862–1869) и басню «Ворона и лисица» И. А. Крылова, в контаминации с народным выражением «считать ворон» восходит стихотворная фраза Есенина «Считала лисица // Ворон на дереве» (II, 93), поданная в поэме «Страна Негодяев» в ироническом ключе.

Особое пристрастие Есенина к любым проявлениям античности заметны в выборе типографского шрифта. Он говорил издательскому работнику М. П. Мурашеву в начале 1919 г.:

...

«Давай решим, каким шрифтом будем набирать, – предлагал Сергей. – Я думаю выбрать “антик”».

Видимо, ему это слово нравилось, но шрифт вряд ли был ему знаком. Он вынул из кармана свою книжечку «Преображение» и написал на ней «В набор, “антик”». [1618]

Вопреки мнению М. П. Мурашева, Есенин должен был отчетливо представлять гарнитуру «антик»: ведь он в молодости работал корректором в типографии Сытина! И. С. Рахилло привел рассказ старого наборщика этой типографии о Есенине: «Страсть как любил типографское дело, изучал шрифты, печатные машины, охоч был до хорошей бумаги – все мечтал, когда ему книжку напечатают». [1619]

А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) привел казусный случай книжного знакомства Есенина с врачебным эвфемистическим наименованием болезни, данным по имени римской богини: «Однажды отправился даже в Румянцевку вычитывать признаки страшной хворобы. После того стало еще хуже – чуть что: “Венчик Венеры!”» [1620] Данный пример свидетельствует о том, что не вся применявшаяся поэтом античная образность была семантически положительно окрашенной.

Духи природных стихий

Позаимствованные из древнегреческой и римской мифологии (ощущаемой как общечеловеческое достояние) реалии, ставшие в русском языке фигуральностью, выразительно живописуют современную эпоху; так, Есенин высказывался о «наших родных пенатах» (V, 273 – «Железный Миргород», 1923). Римские пенаты относятся к парным духам: «И пенатов, как ларов, двое: это сидящие с копьями юноши (‘сидение’ – метафора преисподней, и оно имело место в погребальной обрядности: античные люди в быту не сидели, а полулежали). Пенатам выставлялись тарелочки с едой и солонки в связи с хтоническим значением ‘соли’», [1621] – так определяет их первоначальную сущность теоретик античности О. М. Фрейденберг.

Мифологические мотивы у Есенина, родившегося в селе Центральной полосы России, естественно, национальные русские; однако принцип создания пантеона «низших божеств» – стихийных природных духов – тот же, что и в античной мифологии. Учитель Иванов в начале ХХ века

собрал в с. Кузьминское Рязанского уезда и губ. (с. Константиново принадлежало Кузьминской волости) и отправил в Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ) сведения «О верованиях» с сообщением: местные крестьяне «утверждают, что в лесах водятся особые духи, которые носят название лесовиков; вода же населена множеством водяных духов и русалок; в полях в ночное время постоянно бродят лешие и щекоталки, а дома населены особым видом духов, которые называются домовыми; и все эти духи, по их понятию, способны вредить человеку и причинять ему зло; большинство несчастий, которые постигают крестьян, они приписывают влиянию этих духов, которые и существуют для того, чтобы вредить человеку». [1622] Аналогично Николай Тверитинов записал в соседнем с. Федякино Рязанского уезда и губ. и послал в ОЛЕАЭ записи о том, что «крестьяне верят, что водяной царь есть и живет в воде; купаться в полдень и в полночь они считают опасным. Воду еще населяют русалки; все девицы, утонувшие в реке, обращаются в русалок; они заманивают людей и щекочут их». [1623] По мотивам народных поверий Есенин создал три стихотворения: «По лесу леший кричит на сову…»; «За рекой горят огни…» со стихом «Плачет леший у сосны» и рефреном «Ой, купало, ой, купало» (условно 1914–1916; IV, 89, 90;); «Русалка под Новый год» (условно 1915; IV, 123) и др.

Согласно научным разысканиям А. Н. Веселовского «Гетеризм, побратимство и кумовство в купальской обрядности (Хронологические гипотезы)», [1624] русалки – персонажи античных Розалий (ρουσαλια, dies rosārum). (О беседе Н. Д. Вольпин с Есениным о трудах А. Н. Веселовского см. в главе 5.) Уже упоминавшийся учитель Иванов в начале ХХ века записал в с. Кузьминское Рязанской губ. народный праздник – «провож(ание) русальского загоия». [1625] В стихотворении Есенина «Месяц рогом облако бодает…» (условно 1916) образ русалки создан в типично античной стилистике, с применением соответственного термина одежды:

В эту ночь к зеленому затону

Прибегла она из тростника.

Золотые космы по хитону

Разметала белая рука (IV, 132).

Есенин нарядил русалку в хитон – древнегреческую (первоначально ионийскую) льняную нижнюю одежду типа сорочки для женщин и мужчин. В гомеровскую эпоху заимствовали материал и его название у семитов (kettän, kattän – холст, полотно; др. – греч. χιτών, χιθών). Хитон был с завязками на плечах, иногда с обшивкой узкой каймой по шейным и плечевым бортам, без рукавов (с рукавами – у актеров и евреев, персов, парфян, арабов, скифов). Распространенные цвета – шафранный (женский); мутно-красный, ярко-красный и черный (траурные); серый, пурпуровый, зеленый, белый. Иногда хитон был пестрым или украшался цветной вышивкой с геометрическим орнаментом либо цветочными или звериными сюжетами. [1626]

Значительно позднее Есенину доведется лицезреть скроенный по античному фасону хитон на своей знаменитой супруге, которая выглядела подобной стихийному духу из его раннего стихотворения: «Айседора носилась по комнатам в красном хитоне , как демон разрушения» (воспоминания Н. В. Крандиевской-Толстой). [1627] Аналогично описал артистку в Москве до ее замужества А. Б. Мариенгоф: « Красный хитон, льющийся мягкими складками , красные, с отблеском меди, волосы, большое тело». [1628]

Одетой в хитон другого цвета приметил Айседору в том же году Р. Б. Гуль в Берлине вместе с Есениным: «Дункан в легком лиловом платье-хитоне ». [1629] И уже в хитоне третьего цвета на Новый 1924 год в Москве увидела Айседору актриса А. Л. Миклашевская: «Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный хитон, бледно-зеленый, с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром, с золотыми кистями и на ногах золотые сандалии и кружевные чулки». [1630]