Антропологический код древнерусской культуры
Шрифт:
Епифаний Премудрый стремился писать «невидимо на разумных скрыжалех сердечных», а не на «чювственых хартиах» [102]. Примерно то же утверждал и Пахомий Серб, считая, что описать величие подвигов святого так же невозможно, как измерить широту земли и глубину моря, сосчитать звезды на небе или исчерпать источник, бьющий из недр земли. [442] И тот и другой проявляли «логособоязнь», страх перед словом и ответственность за каждое произнесенное или написанное слово. Эта логособоязнь шла от глубокого переживания Слова, которым, как известно, был Бог, и отличалась от языческой логособоязни, шедшей от восприятия слова как некоего особого тела со своей энергетикой, способной навредить. У обоих писателей присутствует и определенное неверие в силу человеческих слов, неспособных выразить движения души. Отсюда словообилие, «плетение словес» в поисках выразительных средств и адекватного внутреннему смыслу выражения. Поскольку слово порождается словесной душой, то говорить должна именно душа: «…горесть бо душевная глаголати принуждаеть». [443]
442
См.: Яблонский В. Пахомий Серб и его агиографические писания. СПб., 1908. С. 232.
443
Русский Хронограф // ПСРЛ. Т. XXII. СПб., 1911. С. 297.
Расцвет культуры обеспечивала
Чувство свободы познания испытывали члены кружков книжников и мыслителей. Один из них возглавлял врач великого князя Василия III Николай Немчин (Булев). Он собрал вокруг себя людей, жаждущих знаний не только и не столько по медицине, сколько по астрологии, богословию, проблемам схизмы. Сторонник унии католической и православной церквей, Николай вел горячие споры об исхождении Святого Духа и других догматах. Как человек с европейским образованием он помогал русским, лишенным подобной возможности, узнавать новые научные достижения, шире смотреть на мир. К сожалению, приписываемых ему произведений не сохранилось, и о его взглядах и идеях мы узнаем из ответов ему его оппонентов – Максима Грека, старца Филофея и др., критикующих его за пристрастие к «латинам», астрологии, вере в Фортуну-судьбу, предсказании скорого всемирного потопа и т. п.
Во многом благодаря активной переписке членов подобных кружков жанр «Посланий» становится одним из самых распространенных в культуре этого времени. Идет большая мыслительная работа, о которой Федор Карпов, друг Николая Булева, выразился следующим образом: «Аз же ныне изнемогаю умом, во глубину впад сомнения <…> не премолчит бо во мне многопутный мой помысл, хощет ведати, ему же несть господин, и тщится найти, его несть изгубил, мыслит чести, его несть учил, хощет победити, ему же несть победим». [444] Члены кружков обмениваются мыслями, идеями, сомнениями. Так, сохранилось четыре послания Федора Карпова (два из них адресованы Максиму Греку, по одному – митрополиту Даниилу и старцу Псковского Елеазарова монастыря Филофею), из которых становится известным особое пристрастие Карпова к античной литературе, астрологии и другим «внешним» знаниям. Он любит все созданное Гомером и его последователями («Омировым словом»), риторическое искусство («риторский разум»), ссылается на десятую главу «Этики» Аристотеля, цитирует Овидия («Метаморфозы», «Искусство любви», «Фасты»). Он позволяет себе спорить с митрополитом Даниилом о пользе терпения, утверждая, что терпение полезно лишь в делах духовных и не полезно в светском обществе, где нужнее «правда» и «закон»: «…всяк град и всяко царьство, по Аристотелю, управлятися имать от начальник в правде и известными законы праведными, а не тръпением» [506]. Примечательна трактовка понятий «чин» и «бесчиние» в «Послании» Карпова митрополиту Даниилу. Жизнь по закону он считает жизнью по «чину», а жизнь в «терпении», т. е. беззаконии, называет бесчинной: «если вотще сложены суть законы… обычаи святые и благие уставы разрушени, и в царствех, в начальствех, во градех сожительство человек живеть без чину» [508]. Терпение, к которому призывала церковь, противопоставлено Карповым закону: «Аще бо под тръпением жити уставиши, тогда несть треба царьству или владычьству правители и князи, престанет убо начальство, владычество и господьство, и живется без чину, с молвою сильный погнетет безсилнаго, да тръпение имать. Ниже треба будеть судей в царстве имети, иже коемуждо правду учинят, зане тръпение вся исполнит, иде же в тръпении жити будуть» [510].
444
ПЛДР. Конец XV – первая половина XVI века. М., 1984. С. 502. Далее ссылки на это издание даны в тексте в скобках.
Особенно яркими в полемическом отношении были послания Максима Грека, писавшего в начале и середине XVI в. о самых животрепещущих вещах. Он, в частности, оставил свидетельство распространения в Москве ренессансных «заблуждений» о роли Фортуны и «звездозрительного художества», т. е. астрологии, в судьбах людей. Называя себя учеником «внешней мудрости», то есть светского знания, и отдавая ему дань уважения («не такой я неблагодарный его ученик» [445] ), Максим Грек все же настаивал на том, что не следует идти за внешней премудростью. Его концепция души полностью ортодоксальна: он делит души на «боголюбивые», которые «яко воск умягчается и образ знамения божественных разум приемлюще, бывает Божие жилище духом», и души «любовещны и любомирны», которые он прямо называет «калом», который «себе поревает на погубление». [446] В сочинениях «Беседует ум к души своеи, в нем же о лихоимстве» и «Беседа души и уму, по вопросу и ответу…» Максим Грек в который уже раз касается «звездоучительного таинства», снова утверждая от имени ума, что «не над нами владати учинены быша звезды, о душе, но просвещати аера, нощию омрачаемаго, и времена сказати и по морю плавающим и земли делателем овем убо егда подобает орати, овем же безбедно плавати». [447] В уста Души автор вкладывает вопрос о запрещении астрономии, а в уста Ума – ответ на этот вопрос, заключающийся в том, что если наука согласуется с верой, то «добро есть, о душе, и взысковати е подобает, аки суще прилежне древних благих муж» [75].
445
См.: Максим Грек. Соч. Ч. 3. М., 1911. С. 152.
446
Максим Грек. Соч. Ч. 2. Казань, 1860. С. 323.
447
Там же. Соч. Ч. 1. Казань, 1859. С. 62. Далее ссылки на это издание даны в тексте в скобках.
Еретичество, пробудившееся в рассматриваемый период, также было проявлением усиления свободомыслия и личностного начала в культуре. Ересь стригольников, возникшая в Новгороде Великом и Пскове в середине XIV в., была связана с протестом горожан и низшего духовенства против поборов высшей церковной иерархии, «чина священнического», поставляемого в сан за деньги («по мзде») и берущего большие поборы за совершение таинств. [448] Неприглядная реальная картина, изобличающая крайне низкий нравственный уровень духовенства, когда неграмотный человек мог купить себе сан, широко распространенное пьянство среди белого и черного духовенства и другие пороки толкали посадских людей на протест. Стригольники требовали права проповеди для грамотных мирян, отказывая официальным священнослужителям, поставленным по мзде, в этом праве.
448
См.: Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века. М.; Л., 1955. Прилож. С. 227–523.
Как известно, церковь жестоко расправилась с еретиками в Новгороде, но в Твери епископ Евфимий Вислень был обвинен в ереси и лишен сана князем Михаилом Александровичем, в Ростове Великом в 1380-х гг. в ереси Маркиана проявились первые признаки антитринитарного пантеистического учения, получившего распространение столетие спустя. Эта ересь, отрицавшая
Одной из основных проблем, волновавших еретиков, была, по мнению А. И. Клибанова, [449] проблема свободной воли человека – самовластия. Исследователь пришел к выводу, что от «самовластия души» еретики обратились к «самовластию ума». Действительно, в «Написании о грамоте» говорилось: «Сея ради вины грамота состроена, якоже Бог создал и благослословил человека животна, плодна, словесна, разумна, смертна, ума и художества приятна, праведна, безгрешна. И потом дал ему самовластие ума. <…> Грамота есть самовластие, умнаго волное разумение и разлучение добродетели от злобы…». [450] Но ум, по средневековым представлениям, есть одно из свойств души, а значит, самовластие ума равнозначно самовластию души, тем более что и то и другое даны на «разлучение добродетели от злобы». Нам представляется более значимым другой поворот в трактовке понятия «самовластия» в конце XV – начале XVI вв., а именно перевод его из религиозно-этической плоскости в социально-политическую (но об этом в следующей главе). На наш взгляд, в целом в литературе XIV–XV столетий общепринятой оставалась точка зрения на самовластие как качество человека, данное Богом душе его. Так, в «Слове о самовластии» из «Измарагда» постулировалось: «Бог и муку проповедал и царство обещал, да еже изволим себе рай или муку. Самовластни Богом сотворени ес мы, или спасемся или погибнем волею своею». [451] Подобные же оценки самовластия содержались во многих самых разных произведениях XIV – начала XVI вв. Однако еще с домонгольского времени постепенно вызревала в лоне русской церкви идея, что самовластие влечет к греху, что зло заложено в самой свободной воле человека, а посему его надо лишить самовластия. Наиболее категорично эта мысль выражена в «Мериле праведном»: «Бещинье знаменаеться самовластие». [452] Понятие самовластия в конце XV–XVI вв. все более связывалось с политической и социальной свободой человека. К примеру, у Ермолая-Еразма в «Слове преболшем о троичестве и о единстве» отрицалось самовластие как свобода насилия человека над человеком: «…ни в чесом бо у себе человеческое существо не самовластно, ни самодейственно, ни самосильно…». [453] В связи с этим и определение самовластия еретиком Федором Курицыным в «Лаодикийском послании», на наш взгляд, тяготеет скорее к негативной оценке свободной воли: «Душа самовластна, заграда ей вера…». [454] Если самовластной душе нужна «заграда», значит, она не справляется со свободой, которую заложил в нее Бог.
449
См.: Клибанов А. И. Реформационные движения в России в XIV – первой половине XVI вв. С. 62–80; Он же. Духовная культура средневековой Руси. С. 130–205.
450
Цит. по кн.: Клибанов А. И. Духовная культура средневековой Руси. С. 149–150.
451
Архангельский А. С. Творения отцов церкви в древнерусской письменности. С. 28.
452
Мерило праведное. М., 1961. Л. 29.
453
Ермолай-Еразм. Слово преболшее… // Библиографические материалы, собранные Андреем Поповым. VIII. ЧОИДР. М., 1880. Кн. IV. С. 67.
454
Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века. Источники. С. 265.
Еретики поддержали идеи нестяжателей и тем самым встали на сторону светской власти, стремившейся секуляризировать церковные земли, но нестяжатели не поддержали еретиков, преследуемых Иосифом Волоцким, новгородским архиепископом Геннадием и другими иерархами. В 1504 г. состоялась казнь трех еретиков: Ивана Волка Курицына (брата Федора Курицына), Дмитрия Коноплева и Ивана Максимова. Остальные были сурово наказаны, но остались живы. Это были первые симптомы наступавшего жесткого вмешательства государства, светской и церковной властей совокупно, в свободу мысли.
Личностное самосознание людей XIV–XV вв. находило и другие формы самовыражения, помимо ересей. Ценный материал в этом плане дают приписки к рукописным книгам. Переписчики книг вслед за положенной по чину самоуничижительной формулой, идущей еще из Византии, позволяют себе и утрировать самоуничижительную формулировку, как бы иронизируя над ней, и сближать ее с фольклором, доводить самоуничижение до крайности, изобретать свои личные формулы авторских приписок, обращаться к заказчикам и читателям и т. п. К примеру, в начале XIV в. псковский дьяк Козьма, переписавший «Паремийник», завершил его следующей записью: «А псал Козма дьяк Поповиць грабящима рукама, клеветливым языком, обидливыма очима. А где будет измятено испровяче чтете, а не исправите, то вы на свою душу». [455] Запись эта интересна вдвойне не только потому, что вместо чинного самоуничижения Козьма привел слова, близкие к былинной характеристике Алеши Поповича, а потому, что он не призвал простить ему ошибки, а оставил их на совести (личной ответственности) читателей: «а не исправите, то вы на свою душу». Тот факт, что Козьма был незаурядной личностью, подтверждается и многочисленными приписками на полях переписанных им рукописей (в настоящее время известны «Паремийник» 1313 г. и «Пролог» первой четверти XIV в.). Самой показательной из них является трехстрочное стихотворение, близкое к народной поговорке: «Бог дай сдоровие к сему богатию: что кун, то все в калите, что порт, то все на себе, удавися, убожие, смотря на мене». [456] Другой пример доведения самоуничижения до крайности – приписка инока Кирилло-Белозерского монастыря Мартирия к переписанному им «Канонику» в 1423 г.: «лжею инок, а не истиною». [457] Ученик основателя Кирилло-Белозерского монастыря Кирилла, сам ставший в дальнейшем игуменом Ферапонтова монастыря, Мартирий позволил в данной приписке также выразить свое желание получить для себя переписываемые им книги («имети хотящего сие»), что обычно не позволяли себе писцы. Да и многие другие книжники после объявления себя «худыми и многогрешными», «ничтожными», «ленивыми» и т. п., как бы отдав дань чину, доказывают и свою начитанность, и острый ум, и стремление к свободе мысли.
455
Седельников А. Литературно-фольклорные этюды. Slavia. 1927. С. 67.
456
Адрианова-Перетц В. П. Литература Пскова XIII–XIV вв. // История русской литературы. М.; Л., 1945. Т. 2. Ч. 1. С. 130–131.
457
Цит. по кн.: Розов Н. Н. Книга в России в XV веке. Л., 1981. С. 112.