Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Подобная дерзость вывела ее из себя.
Взгляд врача с виду был совершенно безобиден, но так пристален, так полон скрытого умысла, так тяжел, что Мария Антуанетта почувствовала, что ей следует дать отпор подобной назойливости.
– Ну, сударь, – заговорила она, и голос ее прозвучал резко, как пистолетный выстрел, – что это вы тут стоите и смотрите на меня, вместо того чтобы сказать мне, отчего я плохо себя чувствую?
Столь резкое замечание, сопровождаемое вдобавок летящими из глаз молниями, сразило бы наповал
Однако Жильбер лишь невозмутимо ответил:
– Врач, государыня, судит прежде всего по глазам. Глядя на ваше величество, изволившее меня пригласить, я не тешу пустое любопытство, а выполняю свою работу, повинуясь вашему приказанию.
– Значит, вы меня изучали?
– Насколько это в моих силах, ваше величество.
– Ну и что, я больна?
– В точном значении этого слова – нет, однако ваше величество находится в состоянии крайнего возбуждения.
– Вот оно что, – язвительно заметила Мария Антуанетта. – Что же вы просто не говорите, что я гневаюсь?
– С позволения вашего величества должен сказать, что вы изволили позвать медика, а медик изъясняется с помощью медицинских терминов.
– Пусть будет так. А откуда у меня это крайнее возбуждение?
– Ваше величество слишком умны, чтобы не знать, что врач благодаря своему опыту и знаниям угадывает лишь телесный недуг, но он не колдун, чтобы с первого взгляда проникать в глубины человеческой души.
– Вы хотите сказать, что со второго или третьего взгляда сумеете определить не только, чем я больна, но и что у меня на уме?
– Возможно, государыня, – холодно согласился Жильбер.
Королева вздрогнула и осеклась, хотя с губ ее уже готовы были сорваться резкие и едкие слова.
– Придется вам поверить, – процедила она, – вы ведь человек ученый.
Последние слова она произнесла с такою невыразимой иронией, что теперь гнев вспыхнул в глазах у Жильбера.
Но ему хватило и секунды внутренней борьбы, чтобы овладеть собой.
С безмятежным лицом Жильбер почти сразу же непринужденно ответил:
– Ваше величество весьма добры – вы присвоили мне звание ученого человека, даже не испытав меня.
Королева закусила губу.
– Как вы понимаете, мне неизвестно, ученый вы или нет, – парировала она, – но так говорят, и я повторяю вслед за всеми.
– Полно, ваше величество, – почтительно сказал Жильбер, отвешивая еще более низкий, чем прежде, поклон, – стоит ли такой умной женщине, как вы, слепо повторять то, что говорят люди заурядные.
– Вы имеете в виду народ? – вызывающе осведомилась королева.
– Я имею в виду людей заурядных, государыня, – повторил Жильбер с твердостью, заставившей до глубины сердца содрогнуться женщину, которая неизвестно почему поддалась непонятному волнению.
–
– Везде, ваше величество.
– Это не ответ.
– Тогда нигде.
– Это мне нравится уже больше. Значит, вы нигде не учились?
– Как вам будет угодно, ваше величество, – с поклоном согласился Жильбер. – Но все же точнее будет сказать, что везде.
– Ответите вы наконец или нет? – вне себя воскликнула королева. – Умоляю, господин Жильбер, избавьте меня от пустословия! – Затем, словно обращаясь к себе самой, она продолжала: – Везде! Что это такое? Так может сказать шарлатан, знахарь, который пользует людей на площадях. Вам хочется внушить мне почтение при помощи пустых фраз?
Королева шагнула вперед; глаза ее сверкали, губы подрагивали.
– Где это – везде? Отвечайте же, господин Жильбер!
– Я сказал «везде», – холодно отозвался Жильбер, – потому что я действительно учился везде, государыня: в хижинах и дворцах, в городах и пустынях, на людях и животных, на себе и других, как и положено человеку, которому дорога наука и который находит ее повсюду, где она есть, а значит, везде.
Побежденная королева метнула на Жильбера страшный взгляд, но тот продолжал смотреть на нее с пристальностью, приводящей в отчаяние.
Она круто повернулась и опрокинула маленький столик, на котором стоял ее шоколад в чашке из севрского фарфора.
Жильбер видел, как упал столик, как разбилась чашка, но не тронулся с места.
Лицо Марии Антуанетты залилось краской, она поднесла ледяную и влажную руку ко лбу, хотела поднять взгляд на Жильбера, но не осмелилась.
Сама себе она объяснила это презрением к его дерзости.
– А у кого вы учились? – продолжала королева беседу все в том же направлении.
– Я не знаю, как ответить вашему величеству, чтобы не обидеть вас еще сильнее.
Увидев, какое преимущество дал ей Жильбер своим ответом, королева набросилась на него, словно львица на жертву.
– Обидеть меня? Вам? – воскликнула она. – Да что вы такое говорите, сударь? Обидеть королеву! Вы забываетесь, ей-богу! Ах, господин Жильбер, по-видимому, вы изучали французский язык не столь прилежно, как медицину. Людей моего ранга обидеть нельзя, доктор Жильбер, их можно лишь утомить.
Жильбер поклонился и сделал шаг в сторону двери, однако королеве не удалось заметить ни тени гнева или неудовольствия на его лице.
Сама же Мария Антуанетта, трясясь от ярости, сделала резкое движение, желая остановить доктора.
Тот понял.
– Простите меня, государыня, – промолвил он. – Я совершил непростительную ошибку, забыв, что я врач, приглашенный к больной. Простите, ваше величество, это больше не повторится.
Он вернулся на прежнее место и продолжал: