Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
На мгновение воцарилась тишина; все затаили дыхание, напрягли слух, разинули рты.
Затем послышался размеренный шаг марширующих солдат.
– Национальная гвардия! – вскричал Шарни.
– Господин де Шарни! Господин де Шарни! – послышалось из-за двери.
И в проломе показалась хорошо знакомая графу физиономия Бийо.
– Бийо! – воскликнул Шарни. – Это вы, друг мой?
– Да, я. Где король и королева?
– Здесь.
– Целые и невредимые?
–
– Слава богу! Господин Жильбер! Господин Жильбер! Сюда!
При звуке этого имени дрогнули, но по разным причинам, два женских сердца.
То были сердца Андреа и королевы.
Шарни инстинктивно оглянулся; от него не укрылось, что Андреа и королева побледнели, услышав это имя.
Он со вздохом покачал головой.
– Отворите двери, господа, – сказал король.
Гвардейцы бросились разбирать остатки баррикады.
Тем временем послышался крик Лафайета:
– Солдаты парижской национальной гвардии! Вчера вечером я дал королю слово, что никто из близких его величества не понесет никакого урона. Если вы позволите уничтожить гвардейцев, окажется, что я не сдержал слова чести и не достоин быть вашим начальником.
Дверь отворилась, и осажденным предстали генерал Лафайет и Жильбер; чуть в стороне, слева, держался Бийо, безмерно довольный, что участвовал в опасении короля.
Именно Бийо поднял Лафайета с постели.
Позади Лафайета, Жильбера и Бийо стоял капитан Гондран, командовавший кварталом Сен-Филипп-дю-Руль.
Принцесса Аделаида первая ринулась навстречу Лафайету, обняла его и голосом, в котором еще слышался перенесенный ею испуг, благодарно воскликнула:
– Ах, сударь, вы спасли нас!
Лафайет почтительно приблизился, но не успел он переступить порог Эй-де-Беф, как был остановлен одним из офицеров.
– Простите, сударь, – спросил тот, – обладаете ли вы привилегией свободного входа к королю?
– Если у него нет такой привилегии, – изрек король, протягивая Лафайету руку, – я ему дарую ее.
– Да здравствует король! Да здравствует королева! – воскликнул Бийо.
Король обернулся.
– Знакомый голос! – с улыбкой заметил он.
– Вы очень добры, ваше величество, – отвечал храбрый фермер. – Да, голос тот же, что и во время поездки в Париж. Эх, кабы вы остались в Париже и не возвращались сюда!
Королева нахмурила брови.
– Да, – процедила она, – тем более что парижане так дружелюбны!
– Итак, сударь! – обратился к Лафайету король, точно спрашивая: «Что, по вашему мнению, следует предпринять?»
– Государь, – почтительно отозвался
Король молча бросил вопросительный взгляд на Жильбера.
Затем он направился прямо к балконной двери, без колебаний отворил ее и вышел на балкон.
Послышался громкий и дружный клич:
– Да здравствует король!
За этим кличем грянул другой:
– Короля в Париж!
И тут же несколько громоподобных голосов вскричали:
– Королеву! Королеву!
Все содрогнулись, слыша этот зов, король, Шарни и даже Жильбер побледнели.
Королева подняла голову.
Она стояла у окна, лицо ее тоже было бледно, губы сжаты, брови нахмурены. Она поддерживала принцессу. Рядом с ней стоял дофин, и ее белая, как мрамор, рука, покоилась на белокурой головке ребенка.
– Королеву! Королеву! – все требовательнее кричали голоса снизу.
– Народ желает вас видеть, государыня, – произнес Лафайет.
– О, не ходите, матушка! – жалобно попросила принцесса, обвив шею королевы руками.
Королева взглянула на Лафайета.
– Ничего не бойтесь, ваше величество, – сказал он.
– Как! Я одна? – прошептала королева.
Лафайет улыбнулся и почтительно, с тем чарующим изяществом, которое не покинуло его и в старости, отстранил детей от матери, а затем вытолкнул их на балкон первыми.
Потом он предложил Марии Антуанетте руку и сказал:
– Ваше величество, соблаговолите довериться мне, я отвечаю за все.
И вывел королеву на балкон.
Мраморный двор являл собой устрашающую картину, от которой у многих бы закружилась голова: весь он был затоплен морем людей, и по этому морю так и ходили ревущие волны.
При виде королевы вся толпа взорвалась криком, и не ясно было, что означает этот крик – радость или угрозу.
Лафайет поцеловал королеве руку; в толпе послышались рукоплескания.
В самом деле, в жилах последнего французского простолюдина течет благородная рыцарская кровь.
Королева перевела дух.
– Непостижимый народ! – прошептала она.
И вдруг она содрогнулась.
– Сударь, а что же станется с моими гвардейцами, с теми, которые спасли мне жизнь? Вы ничем не можете им помочь?
– Позовите сюда одного из них, – попросил Лафайет.
– Господин де Шарни! Господин де Шарни! – вскричала королева.
Но Шарни сделал шаг назад: он понял, о чем идет речь.
Он не желал приносить повинную за вечер 1 октября.