Анж Питу
Шрифт:
– Вы предсказали мое изгнание?
– Совершенно верно.
– Это первое событие, а второе?
– Взятие Бастилии.
– Вы предсказали взятие Бастилии?
– Господин барон, Бастилия была не просто королевской тюрьмой, она была символом тирании. Свобода началась с разрушения символа, революция совершит все остальное.
– Сознаете ли вы всю серьезность ваших слов?
– Без сомнения.
– И вы не боитесь высказывать вслух подобные теории?
– Чего же мне бояться?
– Как бы с вами не стряслось беды.
– Господин
– Вы вышли из Бастилии?
– Не далее как сегодня.
– За что же вас туда заключили?
– Об этом я хотел спросить вас.
– Метя?
– Разумеется, вас.
– Но отчего же именно меня?
– Оттого, что в Бастилию меня заточили именно вы.
– Я заточил вас в Бастилию?
– Шесть дней тому назад; как видите, событие это произошло совсем недавно и не могло изгладиться из вашей памяти.
– Этого не может быть.
– Вы узнаете подпись?
И Жильбер предъявил экс-министру лист из тюремной книги записей с приложенным к нему указом о заключении под стражу.
– Да, конечно, – сказал Неккер. – Я, как вы знаете, старался подписывать как можно меньше таких указов, и тем не менее число их доходило до четырех тысяч в год.;
Вдобавок перед самым отъездом я обнаружил, что поставил свою подпись на некоторых незаполненных указах, в числе которых, к моему великому сожалению, оказался и тот, который употребили против вас.
– Вы хотите сказать, что не имеете касательства к моему аресту?
– Ни малейшего.
– Но, как бы там ни было, господин барон, – сказал Жильбер с улыбкой, – вы поймете мое любопытство: мне необходимо узнать, кому я обязан своим заточением. Благоволите открыть мне эту тайну.
– Нет ничего легче. Из предосторожности я никогда не оставлял свою переписку в министерстве и каждый вечер привозил все бумаги домой. Письма за этот месяц лежат вон в том шкафу, в ящике под литерой Г; поищем вот в этой стопке Неккер выдвинул ящик и принялся листать толстенную пачку бумаг, содержавшую не меньше пяти-шести сотен писем.
– Я храню только те бумаги, которые могут защитить меня от облыжных обвинений, – сказал экс-министр. – Всякий человек, арестованный по моему указу, становится моим врагом. Значит, я должен принять меры для обороны. Было бы очень странно, если бы я этого не сделал. Поглядим вот здесь. Ж… Ж… Вот, пожалуйста, Жильбер. Благодарите за свой арест придворный штат королевы.
– Ах, вот как! Придворный штат королевы?
– Да, просьба о заключении под стражу человека по фамилии Жильбер. Без определенных занятий. Черноглазый, темноволосый. Следует описание примет. Направляется из Гавра в Париж. Больше ничего. Так этот Жильбер – вы?
– Я. Не можете ли вы отдать мне это письмо?
– Нет, но я могу сказать вам, кем оно подписано.
– Скажите.
– Графиней де Шарни.
– Графиней де Шарни, – повторил Жильбер, – но я с ней не знаком, я не причинил ей никакого
И он устремил взор вдаль, как бы стараясь что-то припомнить.
– Тут есть и приписка без подписи, сделанная почерком, который мне хорошо знаком. Взгляните.
Жильбер наклонился и прочел фразу, написанную на полях:
«Выполните немедля просьбу графини де Шарни».
– Странно, – сказал Жильбер. – От королевы я еще мог ожидать чего-то подобного: в моей записке шла речь о Полиньяках. Но госпожа де Шарни…
– Вы с ней не знакомы?
– Очевидно, это подставное лицо. Впрочем, нет ничего удивительного, что я не знаком с версальскими знаменитостями: я пятнадцать лет провел вне Франции и возвращался сюда только дважды; со времени моего последнего приезда прошло четыре года. Скажите же мне, кто такая графиня де Шарни?
– Подруга, наперсница, приближенная королевы; добродетельная красавица, боготворимая своим мужем, графом де Шарни, – одним словом, совершенство.
– Ну так вот: я не знаком с этим совершенством.
– В таком случае, дорогой доктор, смиритесь с тем, что вы стали жертвой какой-то политической интриги. Вы, кажется, упоминали имя графа Калиостро?
– Да.
– Вы его знали?
– Он был мне другом; больше чем другом – учителем; больше чем учителем – спасителем.
– Ну вот! Значит, вашего ареста потребовали Австрия или Папский престол. Вы сочиняли брошюры?
– Увы, да.
– В том-то и дело. В подобных историях все нити ведут к королеве; интриганы тянутся к ней, как стрелка компаса к полюсу, как железо к магниту. Ваши враги решили отомстить вам, они следили за вами. Королева поручила госпоже де Шарни подписать письмо, дабы отвести подозрения от себя, – вот вам и разгадка.
Жильбер на мгновение задумался.
Он вспомнил о ларце, украденном из дома Бийо в Писле, – ларце, не представляющем интереса ни для королевы, ни для Австрии, ни для Папского престола. Воспоминание это вывело его на верный путь.
– Нет, – сказал Жильбер, – дело не в том. Впрочем, не важно; поговорим о другом.
– О чем же?
– О вас.
– Обо мне? Что же вы можете сказать мне обо мне?
– То, что вы знаете лучше кого бы то ни было: а именно, что не позднее чем через три дня вы вернетесь к исполнению ваших прежних обязанностей и сможете управлять Францией по вашему разумению.
– Вы полагаете? – спросил Неккер с улыбкой.
– И вы полагаете точно так же – недаром вы не, уехали в Брюссель.
– Допустим, – сказал Неккер. – И что же? Мне интересен ваш вывод.
– Вот он. Французы любили вас, теперь они будут вас обожать. Королеве было досадно, что вас любят, королю будет досадно, что вас обожают; они подскажут народу имена других кумиров, а вы не сможете это стерпеть, Тогда наступит ваш черед лишиться популярности. Народ, дорогой мой господин Неккер, – это голодный лев, который лижет только ту руку, что его кормит, кому бы она ни принадлежала.