Анжелика Маркиза Ангелов
Шрифт:
Пастор издал еле заметный вздох.
— По правде говоря, я вернулся из Америк не как проповедник, ищущий новых обращений. В нашей церкви верующие и любознательные приходят к нам по своей воле. Мне хорошо известно, что члены вашей семьи ревностные католики и что очень сложно обратить людей, чья религия основана на древнейших предрассудках, и которые считают себя единственно правыми.
— Вы признаете таким образом, что вербуете ваших сторонников не среди хороших людей, а среди нерешительных, разочаровавшихся честолюбцев, расстриженных монахов, счастливых видеть
— Месье барон, вы слишком скоры в своих суждениях, — сказал пастор, чей голос становился тверже. — Некоторые высокопоставленные лица и католические прелаты уже обращены в наши доктрины.
— Вы не открыли мне ничего нового. Гордыня может ослабить даже лучших. Но наше преимущество, для нас, католиков, это то, что нас поддерживает молитвами вся церковь, святые и наши мертвые, в то время как вы, в вашей гордыне, вы отрицаете это заступничество и заявляете о своем праве на личное общение с Богом.
— Паписты обвиняют нас в гордыне, а сами претендуют на безгрешность и присваивают себе право на насилие. Когда я покинул Францию, — продолжил пастор приглушенным голосом, — это было в 1629 году, мне, совсем еще молодому человеку, удалось избежать чудовищной осады Ла-Рошели полчищами Ришельё. Подписывали Алесский договор, лишающий протестантов права владеть крепостями.
— Давно было пора. Вы становились государством в государстве. Признайтесь, что вашей целью было вырвать все западные и центральные области Франции из-под влияния короля.
— Я этого не знаю. Я был еще слишком молод, чтобы присоединиться к таким грандиозным планам. Я только понял, что эти новые решения противоречили Нантскому эдикту Генриха IV. По возвращении я с горечью заметил, что его не прекратили оспаривать и искажать его статьи с неукоснительностью, сравнимой только с недобросовестностью казуистов и судей. Это называют минимальным соблюдением эдикта. Также я вижу, что протестанты обязаны хоронить своих мертвых по ночам. Почему? Потому что в эдикте не уточняется, что погребение протестанта может проводиться днем. Следовательно, надо это делать ночью.
— Это должно соответствовать вашему смирению, — сказал с ухмылкой старый дворянин.
— Что касается статьи 28, позволяющей протестантам открывать школы во всех местах, где разрешено отправление культа, как она выполняется? Эдикт не говорит ни об изучаемых предметах, ни о количестве учителей, ни о численности классов на коммуну, поэтому было принято решение, что должен быть только один протестантский учитель на школу и на город. Именно таким образом в Марене я видел шестьсот протестантских детей, у которых был только один учитель. Ах! Вот он, тайный замысел, к которому привела лживая диалектика старинной церкви! — воскликнул пастор во весь голос.
Наступила поразительная тишина, и Анжелика заметила, что ее дедушка, справедливый и честный, в глубине души был несколько обезоружен изложением этих фактов, которые, впрочем, были ему известны.
Но неожиданно раздался спокойный голос Раймона:
— Месье пастор, я не в состоянии оценить справедливость расследования, проведенного вами в этой
— Молодой человек, не мне пытаться реформировать вашу церковь, — сказал пастор с иронией.
— И хорошо, месье пастор, мы сами это сделаем, и не прогневайтесь, — воскликнул подросток с неожиданной горячностью, — Бог осветит нам путь!
Анжелика посмотрела на своего брата с изумлением. Никогда она бы не подумала, что такой пыл скрывается под его бесцветной и немного лицемерной внешностью. На этот раз настала очередь пастора растеряться. Чтобы попытаться развеять неловкость, барон Арман сказал, добродушно посмеиваясь:
— Ваши дискуссии заставили меня вспомнить, что, начиная с некоторого времени, я часто сожалею, что не гугенот. Поскольку вроде бы дворянину, обратившемуся в католичество, полагается до трех тысяч ливров.
Старый барон вздрогнул.
— Сын мой, избавьте меня от ваших неуместных шуток. Они недопустимы перед врагом.
Пастор снова взял свой промокший плащ со стула.
— Я пришел вовсе не как враг. Мне надо было выполнить поручение в замке де Сансе. Это сообщение из далеких земель. Я хотел поговорить с бароном Арманом наедине, но я вижу, что вы привыкли решать все дела сообща всей семьей. Мне это нравится. Так же было принято у патриархов и апостолов.
Анжелика заметила, что дедушка стал такого же белого цвета, как набалдашник его трости из слоновой кости, и что он оперся на дверной косяк. Ее охватила жалость. Она хотела бы остановить слова, которые должны были быть произнесены, но пастор уже продолжал:
— Месье Антуан де Ридуэ де Сансе, ваш сын, с которым я имел счастье познакомиться в Виржинии, попросил меня заехать в замок, где он родился, узнать новости о его семье, чтобы я смог передать их ему по возвращении. Вот, мое задание выполнено…
Старый дворянин приблизился к нему маленькими шагами.
— Вон отсюда, — произнес он приглушенным дрожащим голосом. — Никогда, пока я жив, имя моего сына, отрекшегося от своего Бога, своего короля и своего отечества, не будет произноситься под этой крышей. Вон отсюда, говорю вам. Никаких гугенотов у меня дома!
— Я ухожу, — сказал очень спокойно пастор.
— Нет!
Раймон вновь повысил голос.
— Не уходите, месье пастор. Вы не можете остаться на улице этой дождливой ночью. Ни один житель Монтелу не захочет дать вам приют, а ближайшая протестантская деревня слишком далеко. Я вас прошу принять приглашение провести ночь в моей комнате.