Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Шрифт:
Комнатка, куда ее привел Веревка-на-шее, оказалась чистой и аккуратной. Только что зажгли свечи. За столом ели кашу из деревянных мисок три маленькие девочки, чьи светлые волосики были покрыты чистыми и выглаженными льняными чепчиками.
У очага жена палача чинила красную одежду своего мужа.
— Здравствуй, хозяйка. Вот, я привел ту даму, которая хочет поговорить с хозяином, — сказал ученик.
— Он во Дворце правосудия. Скоро будет. Присядьте, милочка.
Анжелика присела на скамью у стены. Женщина время от времени украдкой бросала на нее взгляд, но ни о чем не спрашивала — в отличие от любой другой горожанки, окажись та на ее месте. Сколько она уже повидала растерянных жен, убитых горем матерей, отчаявшихся дочерей, приходивших
Испытывала ли жена палача сострадание или оставалась равнодушной, но она сохраняла молчание, и в комнате звенел только тихий смех девочек, поддразнивавших Веревку-на-шее.
Заслышав шаги у порога, Анжелика привстала, но это был не тот, кого она ждала — в дверях появился молодой священник. Перед тем как войти, он долго и тщательно вытирал свои заляпанные грязью грубые башмаки.
— Мэтр Обен дома?
— Он скоро вернется. Прошу вас, входите, господин аббат, и присаживайтесь у очага, если желаете.
— Благодарю за доброту, мадам. Я принадлежу к Миссии [63] , и мне поручили напутствовать приговоренного к завтрашней казни. Я пришел к мэтру Обену, чтобы предъявить ему письмо, подписанное господином лейтенантом полиции, и просить его разрешить мне встречу с несчастным. Когда готовишься принять смерть, ночь, проведенная в молитвах, не будет лишней.
— Конечно, — кивнула жена палача. — Садитесь, господин аббат, просушите плащ. Веревка-на-шее, подбрось-ка в очаг вязанку хвороста.
63
Миссия — конгрегация католических священников в миру, основанная священником Венсаном де Полем.
Она отложила в сторону красный балахон и взялась за прялку.
— А вы смелый человек. Не боитесь колдуна? — спросила она.
— Все мы создания Господа, и в свой смертный час даже самые ужасные грешники заслуживают сострадания. А этот человек невиновен. Он не совершал тех страшных преступлений, в которых его обвинили.
— Все они так говорят, — философски заметила хозяйка.
— Будь господин Венсан жив, костра бы завтра не было. Я слышал, как незадолго до смерти он с тревогой говорил о несправедливом обвинении, предъявленном одному из дворян нашего королевства. Проживи господин Венсан еще чуть дольше, он бы взошел на костер вместе с осужденным и объявил народу, что тот невиновен и что лучше он сам сгорит вместо него.
— Ах, именно это и не дает покоя моему бедному мужу! — воскликнула женщина. — Вы не поверите, господин аббат, сколько он из-за этой казни крови себе попортил! Он заказал шесть месс в Сент Эсташ [64] , по мессе у каждого бокового алтаря. А если все пройдет хорошо, он закажет еще одну у главного алтаря.
— Если бы господин Венсан был с нами…
— …больше не было бы в Париже воров и колдунов, а у нас — работы.
— Вы бы продавали селедку на рынке или цветы на Новом мосту и вряд ли были бы несчастнее, чем теперь.
64
Церковь Св. Евстафия находилась рядом с Центральным рынком.
— Как знать, — рассмеялась хозяйка.
Анжелика посмотрела на священника. После сказанных им слов ей захотелось встать, назвать свое имя и воззвать к его милосердию. Священник был совсем молод, но в нем горел тот же огонь, что и в господине Венсане. У него были большие руки, и держался он безыскусно, как простолюдин; но можно было не
— Хотите верьте, хотите нет, господин аббат, — говорила жена палача, — но мой самый страшный грех — гордыня.
— Надо же, вы меня поражаете! — воскликнул священник, хлопая себя по коленям. — В словах, которые я сейчас скажу, мало человеколюбия, но, дочь моя, вас же все презирают из-за работы вашего мужа! Даже соседки отворачиваются от вас, когда вы проходите мимо, и шепчутся у вас за спиной! Как же вы можете впадать в грех гордыни?
— Увы, это так, — вздохнула бедняжка. — Когда я вижу, как мой муж, крепко стоя на ногах, поднимает огромный топор и — бац! — одним ударом отсекает голову, я ничего не могу с собой поделать — горжусь им, и все! Понимаете, господин аббат, не так-то легко отрубить голову одним ударом.
— Дочь моя, вы меня пугаете, — произнес аббат.
И добавил:
— Души людские неисповедимы.
В этот момент дверь отворилась, в комнату ворвался уличный шум с площади, и размеренной тяжелой поступью вошел широкоплечий великан. Он проворчал приветствие и огляделся с видом человека, всегда уверенного в своей правоте. Его полное, покрытое мелкими оспинками лицо с тяжелыми, грубыми чертами было совершенно бесстрастным. Такое лицо бывает у людей, которые в определенных обстоятельствах не должны ни смеяться, ни плакать; лицо гробовщиков и… королей, думала Анжелика, которой этот мужчина, несмотря на его грубый с широкими рукавами плащ ремесленника, вдруг странным образом напомнил Людовика XIV.
Перед ней стоял ПАЛАЧ!
Анжелика и священник поднялись, приветствуя вошедшего, и священник молча протянул палачу рекомендательное письмо лейтенанта полиции.
Мэтр Обен подошел к свече, чтобы прочитать его.
— Хорошо. Завтра на рассвете вы подниметесь к нему вместе со мной.
— Нельзя ли сегодня вечером?
— Это невозможно — все уже закрыто. К приговоренному могу провести только я, а я, господин кюре, откровенно говоря, сейчас хотел бы заморить червячка. Другим ремесленникам запрещают работать после комендантского часа [65] , но для моей работы не существует ни дня, ни ночи. Когда господам из этих, работающих в высшем суде, жить не быть надо выбить из кого-нибудь признание, они в дикую ярость приходят и готовы хоть всю ночь не спать, но своего добиться! Так и сегодня, все пошло в дело: и вода, и испанский сапог, и дыба.
65
В средневековых городах для ремесленников существовал комендантский час: в 8 или 9 часов вечера, по звону колокола, они должны были прекращать работу.
Священник молитвенно сложил руки.
— Несчастный! Один, в темной камере, после таких пыток и в страхе перед близкой смертью! Господи, помоги ему!
Палач с подозрением взглянул на него:
— Надеюсь, хоть вы не доставите мне неприятностей? Мне хватает и этого монаха, Беше — он у меня вообще уже в печенках сидит: что бы я ни сделал — все ему мало! Клянусь святым Элуа и святым Косьмой, скорее уж в нем самом сидит дьявол!
Говоря это, мэтр Обен опустошал глубокие карманы плаща. Он бросил несколько предметов на стол, и девочки восхищенно закричали; но их восторженным голосам вторил чей-то крик ужаса.