Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Шрифт:
«О Господи, они же ничего не понимают!» — говорила себе Анжелика, заламывая руки.
Наконец в разных концах зала появились стражники с тройными канделябрами, и суматоха немного улеглась.
Концом своей трости граф, который так и не сдвинулся с места, дотронулся до металлического яйца.
— Подними-ка слиток, Куасси-Ба, и передай его судье.
Мавр без колебаний подскочил к металлическому яйцу, поднял его, и оно сверкнуло на темной ладони.
— Это золото! — задохнулся судья Бурье, который застыл на месте, как истукан.
Он хотел схватить слиток, но, едва прикоснувшись к нему, страшно завопил и отдернул обожженную
— Адский огонь!
— Каким образом получается, граф, — спросил Массно, пытаясь придать твердость своему голосу, — что жар от этого раскаленного золота не обжигает вашего черного слугу?
— Всем известно, что мавры могут держать на ладонях горящие угли, точно так же, как и угольщики в Оверни.
Без приглашения со стороны судей Беше с вытаращенными глазами подскочил к слитку и вылил на подозрительный металл целый пузырек святой воды.
— Господа судьи, вы все видели, как, несмотря на проведенную согласно ритуалу процедуру экзорцизма, было создано дьявольское золото. Судите сами, до какой степени могущественно колдовство!
— Вы думаете, это настоящее золото? — спросил Массно.
Монах, скорчив гримасу, достал из своего необъятного кармана еще один флакончик и осторожно вынул из него пробку.
— Это селитряный спирт [59] , который разъедает не только латунь и бронзу, но и сплав золота с серебром. Но у меня и так нет сомнений, что это purum aurum, чистое золото.
59
Старинное название азотной кислоты.
— На самом деле это золото, добытое сейчас на ваших глазах из горной породы, не совсем чистое, — вмешался граф. — Если бы оно было чистым, в конце купелирования не произошло бы вспышки, которая, вместе с резким изменением состояния, вызвала другое явление, когда слиток подскочил. Первым ученым, описавшим этот странный эффект, был Орцелиус.
Послышался мрачный голос судьи Бурье:
— А этот Орцелиус хотя бы католик?
— Без сомнений, — невозмутимо ответил Пейрак, — ведь он был шведом и жил в Средние века.
Бурье саркастически рассмеялся.
— Суд по достоинству оценит столь отдаленное свидетельское показание.
Потом произошла небольшая заминка, во время которой судьи, склонившись друг к другу, совещались, есть ли необходимость в продолжении заседания или следует отложить его на следующий день.
Час был уже поздним. Зрители устали, однако пребывали в сильном возбуждении, и уходить никто не хотел.
Анжелика не чувствовала усталости вовсе. Она как бы впала в прострацию. В глубине сознания билась лихорадочная мысль, хоть она и старалась погасить ее. Не может быть, чтобы демонстрация опыта извлечения золота могла быть истолкована во вред подсудимому… Разве выходки Беше понравились судьям? Массно мог сколько угодно твердить о своем беспристрастии, все равно казалось очевидным, что в глубине души он доброжелательно настроен к своему земляку-гасконцу. Но, с другой стороны, разве весь остальной суд не состоит из грубых и черствых северян? А среди публики один лишь отчаянный мэтр Галлеман рискнул высказать свою не слишком одобрительную оценку решений короля. Что касается сопровождавшей Анжелику монахини, то, конечно, она готова оказать помощь, но ее помощь — это помощь врача, прикладывающего лед на
Ах, если бы все происходило в Тулузе!..
Да и этот адвокат, тоже дитя Парижа, никому не известный, ко всему прочему еще и бедный. Когда ему дадут слово?.. А вдруг он сбежит? Почему он больше не вмешивается? А отец Кирше, где он? Анжелика тщетно пыталась разглядеть среди зрителей, сидящих в первом ряду, хитроватое крестьянское лицо Великого экзорциста Франции.
Адским кольцом объял Анжелику пугающий шепот соседей:
— Говорят, Бурье пообещали три епархии, если он добьется осуждения этого человека. Пейрак виновен лишь в том, что он опередил свой век. Вот увидите, они его приговорят…
Председатель Массно откашлялся.
— Господа, — произнес он, — заседание продолжается. Подсудимый, желаете ли вы что-нибудь добавить к тому, что мы видели и слышали?
Великий Лангедокский Хромой выпрямился, опираясь на свои палки, и раздался его голос — громкий, звучный, такой подкупающе искренний, что по рядам публики пронесся вздох.
— Я клянусь перед Богом, клянусь священной для меня жизнью моей жены и моего ребенка, что я не знаю ни дьявола, ни колдовства, что я никогда не создавал по наущению Сатаны ни золота, ни живых существ и никогда не пытался причинить зла своему ближнему, напуская на него чары или порчу.
Впервые за все время этого бесконечного судебного заседания Анжелика почувствовала симпатию публики к человеку, только что произнесшему эти слова.
Чистый юношеский голос из самой гущи толпы звонко прокричал:
— Мы верим тебе!
Судья Бурье поднялся с кресла, потрясая широкими рукавами.
— Берегитесь! Вот действие тех самых чар, о которых мы еще не все сказали! Не забывайте: Золотой голос королевства… опасный голос, который соблазнял женщин…
Тот же голос воскликнул:
— Пусть он споет! Пусть споет!
На этот раз взыграла южная кровь Массно, и он принялся стучать кулаком по столу.
— Тишина! Я прикажу очистить зал! Стража, выведите нарушителей… Месье Бурье, сядьте! И чтобы больше никаких выкриков! Хватит! Мэтр Дегре, где вы?
— Я здесь, господин председатель, — ответил адвокат.
Массно перевел дух и попытался обрести хладнокровие.
Более спокойным тоном он продолжил:
— Господа, королевское правосудие должно быть защищено от любых случайностей. Поэтому, хотя настоящий процесс ведется при закрытых дверях, наш король, в своем великодушии, не пожелал лишить подсудимого права на какие-либо способы защиты. Именно с таким намерением я счел возможным разрешить подсудимому провести демонстрацию, сколь бы опасной она ни была, чтобы пролить свет на магические приемы, владение которыми поставлено ему в вину. И наконец, Его Величество проявил наивысшее милосердие, допустив присутствие адвоката, которому я и предоставляю слово.
Глава 16
Дегре встал, поклонился судьям, поблагодарил от имени своего подзащитного короля за его милосердие и затем поднялся по двум ступенькам на небольшую кафедру, с которой он должен был говорить.
Он держался так прямо, так степенно, что Анжелика с трудом узнавала в одетом в черное мужчине того долговязого мальчишку, который всюду совал любопытный нос и, ссутулившись под поношенным плащом, бродил по улицам Парижа, свистом подзывая собаку.
Пожилой низкорослый секретарь суда Клопо протянул ему бумаги по делу, преклонив колени, как то предписывал обычай.