Анжелика. Мученик Нотр-Дама

Голон Анн

Дойдя до укрепленных стен Тампля, Анжелика вспомнила, что ворота, должно быть, заперты. Но тут она услышала хриплый бой башенных часов храма Богоматери Назаретской и насчитала пять глухих ударов. Бальи откроет ворота через час. Она перешла через подъемный мост и, съежившись от холода, спряталась под сводом потерны. Хлопья снега падали на нее, таяли и струйками стекали по лицу. К счастью, монашеское платье из грубой шерсти с его многочисленными нижними юбками, колпак и капюшон надежно спасали ее от холода. Только ноги уже закоченели.

Ребенок шевелился внутри нее. С внезапной яростью она сжала живот руками: почему это дитя так хочет жить теперь,

когда Жоффрей должен умереть?..

Тут струящаяся завеса снега раздвинулась, и под своды потерны, тяжело дыша, прыгнуло какое-то чудище.

Когда мгновенный испуг прошел, Анжелика узнала Сорбонну.

Собака положила передние лапы ей на плечи и шершавым языком принялась лизать ее лицо. Анжелика погладила Сорбонну, пытаясь разглядеть во мраке снежной бури знакомый силуэт. Сорбонна — это Дегре. Дегре придет и принесет с собой надежду. Наверное, у него уже есть новый план, и он скажет ей, что нужно еще сделать, чтобы спасти Жоффрея.

Она услышала стук башмаков по деревянному мосту. Адвокат осторожно приблизился.

— Вы здесь? — прошептал он.

— Да.

Она не видела его, но Дегре стоял так близко, что, когда он заговорил, Анжелика уловила в его дыхании запах табака, и этот запах до боли напомнил ей о поцелуях Жоффрея.

— Когда я выходил из Дворца правосудия, меня пытались арестовать, но Сорбонна задушила одного из полицейских. К счастью, мне удалось скрыться. Собака взяла ваш след и привела меня сюда. Теперь вы должны исчезнуть. Вы меня поняли? У вас больше нет имени, вы ничего больше не предпринимаете, вообще ничего. Иначе однажды утром вас найдут в Сене, как и отца Кирше, а ваш сын станет круглым сиротой. Что до меня, то я предвидел ужасную развязку и подготовился к ней. У ворот Сен-Мартен меня ждет лошадь. Через несколько часов я уже буду далеко отсюда.

Анжелика вцепилась в насквозь промокший камзол адвоката. Зубы ее стучали.

— Вы ведь не уедете?.. Не бросите меня?

Он накрыл руками маленькие кулачки молодой женщины и разжал ее пальцы.

— Я все поставил на карту ради вас, и я потерял все, кроме своей шкуры.

— Скажите… Скажите, могу ли я сделать еще хоть что-нибудь для мужа?

— Все, что вы можете для него сделать…

После небольшого колебания он быстро произнес:

— Найдите палача. Заплатите ему тридцать экю, чтобы он удавил его до… до костра. Тогда он не будет страдать. Держите, вот тридцать экю.

Она почувствовала, как он сунул ей в руку кошелек. Затем повернулся и ушел, не говоря больше ни слова.

Собака не сразу решилась следовать за хозяином. Она вернулась к Анжелике и поглядела на нее добрыми глазами, в которых светилась преданность. Дегре свистнул; Сорбонна подняла уши и бросилась к нему, исчезнув в ночи.

Глава 18

Мэтр Обен, палач, жил в доме на площади Позорного столба, на территории рыбного рынка — именно там, где ему и полагалось, потому что место проживания парижских палачей оговаривалось в документах об их назначении на должность с незапамятных времен. Палачу принадлежали все лавки на рынке, и он сдавал их в аренду мелким торговцам. Кроме того, он обладал «правом изъятия» — правом забирать с каждого прилавка столько овощей, зерна, сколько мог унести в руках, а кроме того, по одной речной и морской рыбине, и пару соломенной обуви.

Если торговки рыбой были королевами рынка, то палач был местным сеньором, внушающим одновременно ужас и презрение.

Именно к

нему в сопровождении юного Веревки-на-шее с наступлением ночи отправилась Анжелика. Даже в столь поздний час жизнь на рынке била ключом. Пройдя по Горшечной и Сырной улицам, Анжелика вступила в этот особый квартал. Ее сразу же оглушили пронзительные зазывающие крики местных торговок, знаменитых на весь Париж их красными лицами и цветистым языком. На рынке они были привилегированным классом. В кучах мусора, в текущих по улицам грязных ручьях грызлись собаки; дорогу то и дело преграждали телеги с сеном и дровами. И над всем этим плыл поднимавшийся с рыбных прилавков запах гнили, какой бывает на морском берегу после отлива.

К нему примешивалась тошнотворная вонь с расположенного поблизости кладбища Невинных, из тех ужасных оссуариев, где вот уже пять столетий копились бренные останки парижан. Зловонную смесь разбавляли резкие запахи мяса и сыра.

Посередине площади высился позорный столб. Он представлял собой узкую двухэтажную восьмигранную башню с остроконечной крышей. Через высокие стрельчатые окна второго этажа виднелось огромное железное колесо, расположенное в центре башни.

Сегодня туда посадили вора. Его голова и руки высовывались через отверстия, проделанные вокруг колеса. Время от времени ученик палача принимался его вращать. Тогда посиневшее от стужи лицо вора и его свисающие руки по очереди показывались в окнах, напоминая фигурку в каких-то чудовищных механических часах. Зеваки, собравшиеся у столба, потешались над гримасами бедняги.

— Это Хвастун, самый известный карманник рынка, — передавали они друг другу.

— Ну! Теперь его каждый узнает!

— Пускай только появится в торговых рядах, торговцы и служанки вмиг заголосят: «Хватайтесь за кошельки!»

У позорного столба собралась большая толпа. Но зеваки хотели не столько поглазеть на наказанного вора, сколько раздобыть билеты у двух слуг, сидевших на первом этаже.

— Глядите, мадам, — с некоторой гордостью сказал Веревка-на-шее, — эти люди хотят раздобыть местечко получше, чтобы поглазеть на завтрашнюю казнь. Об заклад готов побиться, на всех мест не хватит.

И с бесчувственностью — качество, необходимое при его профессии, которое со временем поможет ему стать превосходным палачом, — он показал ей объявление, которое глашатаи зачитывали в то утро на каждом перекрестке:

«Мэтр Обен, исполнитель приговоров высшего и низшего сеньориальных судов города Парижа и его окрестностей, предлагает по сходной цене места на эшафоте, с которых открывается прекрасный вид на костер и с которых можно будет наблюдать завтрашнее сожжение колдуна на Гревской площади. Билеты можно купить у позорного столба, обращайтесь к подручным палача. Места отмечены геральдической лилией, билеты — Андреевским крестом».

— Хотите, я и вам добуду билет. Ну, если деньги у вас водятся, — любезно предложил ученик палача.

Анжелика содрогнулась.

— Нет, нет.

— Что ж, как хотите, — философски заметил он. — Но я предупреждаю, что так, без билета, вам даже близко к костру не подойти. Когда вешают, то народу немного: дело-то привычное. А вот на костре жгут куда реже. Такая давка начинается, что хоть святых вон выноси! Мэтр Обен говорит, что он уже заранее беспокоится. Он не любит, когда вокруг столько народу и все кричат. Говорит, с ними никогда не угадаешь, что им в голову взбредет. Ну вот, мадам, мы и пришли. Входите.