Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Шрифт:
На другом конце площади возвышался крест на каменном цоколе, а на установленной рядом виселице качалось тело повешенного.
Уже стал собираться народ, и пришедшие толпились вокруг виселицы.
— Это мавр, — слышались голоса.
— Да нет, это другой. Его вздернули еще ночью. Вот привезут на телеге колдуна, то-то он на него полюбуется.
— Но у него лицо совсем черное.
— Это потому что его повесили, а вообще-то у него рожа синяя. Ты же слышал песню?
Кто-то напел:
ОдинАнжелика зажала рот рукой, чтобы не закричать. В безобразном трупе с черным, распухшим лицом и вывалившимся языком она узнала саксонца Фрица Хауэра. Уличный мальчишка поглядел на нее и расхохотался:
— А эта баба уже в обморок падает! Что же с ней станется, когда будут поджаривать колдуна?
— Говорят, женщины на него летели, как мухи на мед.
— А то! Он же был богаче короля!
— А все свое золото он делал с помощью дьявола!
Анжелику била дрожь, и она поплотнее запахнула плащ.
Толстый колбасник, стоявший на пороге своей лавки, добродушно обратился к ней:
— Вы бы лучше ушли отсюда, дочка. Сейчас здесь начнется такое, на что совсем негоже смотреть женщине, которая вот-вот родит.
Анжелика упрямо покачала головой.
Взглянув на ее бледное лицо и огромные обезумевшие глаза, торговец пожал плечами. Он много лет жил здесь, на площади, и уже насмотрелся на бедняг, бродивших вокруг виселиц и эшафотов.
— Казнь точно состоится здесь? — спросила Анжелика безжизненным голосом.
— Смотря на какую казнь вы пришли поглядеть. Знаю, что сегодня утром в Шатле должны повесить какого-то писаку. А если вы о колдуне — так это здесь, на Гревской площади. Смотрите, костер — вон там.
Костер был сложен довольно далеко от того места, где она стояла, почти на берегу реки. Это была огромная куча вязанок хвороста, из вершины которой словно вырос столб с приставленной к нему лесенкой.
Недалеко от костра находился эшафот, где обычно рубили головы. Но сегодня там расставили скамейки, и на некоторых уже рассаживались первые зрители из числа тех, кто выкупил место.
Время от времени налетал ледяной ветер, швырявший в раскрасневшиеся на холоде лица пригоршни снежной пыли. Маленькая старушка укрылась от метели под навесом лавки колбасника.
— Морозно сегодня, — вздохнула она. — Мне бы сейчас стоять на рынке, продавать себе спокойно рыбу возле горячей жаровни. Да я обещала сестре принести косточку колдуна. Говорят, от ревматизма помогает.
— Да, говорят, средство сильное.
— Так и есть. Цирюльник с улицы Мыловарни обещал, что растолчет мне ее с маковым маслом — лучшего
— Вот только достать ее будет непросто. Мэтр Обен, палач, потребовал, чтобы охрану удвоили.
— Конечно, этот стервятник, чертов разбойник, хочет все кусочки себе к рукам прибрать! Ну да палач там или не палач, а каждый получит свою долю, — и старуха хищно улыбнулась, обнажив гнилые зубы.
— Пожалуй, у собора Парижской Богоматери скорее выйдет заполучить хоть лоскуток его рубашки.
Между лопаток Анжелики сбежала струйка холодного пота. Она совсем забыла про начало страшного представления, про публичное покаяние!
Она кинулась было к улице Ножовщиков, но поток людей, хлынувший на площадь, закрыл проход и отбросил ее назад. Нет, ей ни за что не успеть к собору!
Толстый колбасник оторвался от дверного косяка и подошел к ней.
— Послушайте, вам нужно к Нотр-Дам? — тихо и с сочувствием в голосе спросил он.
— Да, — пролепетала она, — я совсем забыла… я…
— Я скажу, что делать. Перейдите площадь и спуститесь к винной пристани. Там попросите лодочника довезти вас до Сен-Ландри, а уж оттуда вы до Нотр-Дам доберетесь минут за пять.
Она поблагодарила его и снова бросилась бежать. Торговец оказался прав. За пару су лодочник посадил ее в свое суденышко, пару раз взмахнул веслом — и они причалили к пристани Сен-Ландри. Увидев высокие деревянные дома, фундаменты которых утопали в куче отбросов и гнилых фруктов, она смутно вспомнила ясное утро и Барбу, говорившую: «Вон там, перед Ратушей, Гревская площадь. Я видела, как там сожгли колдуна…» Анжелика бежала мимо апсиды собора Парижской богоматери по пустынной улице, где жили каноники собора.
До нее докатился глухой рокот толпы, перекрываемый тяжелым, зловещим колокольным звоном, возвещавшим о казни. Анжелика бежала. Она так и не поняла, откуда у нее взялась нечеловеческая сила, чтобы пробиться сквозь плотные ряды зевак и оказаться в первых рядах, у самой паперти.
В тот же миг над площадью пронесся протяжный вопль толпы, возвестивший о приближении осужденного. Люди стояли настолько плотно, что процессия едва двигалась, и помощники палача пытались расчистить путь, разгоняя людей ударами кнута.
Наконец показалась маленькая деревянная повозка. Это была одна из тех грубых телег, в которых вывозили нечистоты со всего города. Даже сейчас на ней еще виднелись налипшие грязь и солома.
Над позорной повозкой возвышалась фигура палача. Мэтр Обен стоял, подбоченясь, в красных сапогах и красном балахоне, с городским гербом на груди, и тяжелым взглядом оглядывал исступленную толпу. На борту повозки сидел священник. Колдуна не было видно, и народ кричал, требуя показать его.
— Он, наверное, лежит на дне телеги, — сказала женщина, стоявшая рядом с Анжеликой. — Говорят, полумертвый.