Анжелика. Тулузская свадьба
Шрифт:
— Вы чудесно поете, — произнесла Анжелика, видя, что трубадур не двигается. — Но я хотела бы знать, кто вас послал.
— Никто, мадам. Я пришел сюда, когда узнал, что в этом доме скрывается самая прекрасная женщина Тулузы.
Мужчина говорил медленно, тихим голосом, словно опасался быть узнанным.
— Я прибыл в Тулузу сегодня вечером и сразу отправился в отель Веселой Науки, где собралось веселое и многочисленное общество и где я намеревался петь свои песни. Но, узнав, что вас там нет, я тотчас помчался вслед за вами, ибо в Лангедоке слава о красоте графини де Пейрак
— Ваша слава не менее велика. Вы ведь тот, кого называют Золотой голос королевства?
— Да, это я, мадам. Ваш покорный слуга.
Анжелика села на мраморную скамью, которая опоясывала беседку. Аромат вьющейся жимолости опьянял.
— Спойте еще, — попросила она.
Страстный голос зазвучал снова, но чуть мягче и глуше, чем раньше.
Эта песня была уже не призывом, а скорее нежным откровением, признанием в любви.
— Мадам, — сказал музыкант, неожиданно прервавшись, — простите мне мою дерзость, но я хотел бы перевести на французский язык припев, на который меня вдохновили ваши прелестные глаза.
Анжелика склонила голову.
Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она сидит здесь, в саду. Ничего больше не имело значения. Ночь принадлежала только им.
Певец довольно долго перебирал струны гитары, словно разыскивал нить своей мелодии, затем глубоко вздохнул и запел:
В твои глаза, зеленые, как волны, Я точно в сладкий омут погружаюсь, И, утонув в любви своей бездонной, Я в сердце у тебя, блуждая, возрождаюсь.Анжелика закрыла глаза. Его голос сильнее, чем пылкие слова, завораживал ее, погружал в неведомое доселе наслаждение.
Когда же ты распахиваешь очи, В них отражаются все звезды ночи, Как в глубине весеннего пруда…
«А сейчас пусть он подойдет ко мне, — молила Анжелика. — Ведь этот миг никогда больше не повторится, его невозможно пережить дважды. Он так похож на те любовные истории, которые мы когда-то давно рассказывали друг другу в монастыре».
Голос смолк. Незнакомец скользнул на скамью. Он крепко обнял ее, его рука с нежной настойчивостью приподняла ее подбородок, и Анжелика инстинктивно поняла, что мужчина знает толк в любви и одержал немало нежных побед. Эта мысль расстроила ее на мгновение, но едва губы певца коснулись ее губ, у Анжелики закружилась голова. Она не подозревала, что губы мужчины могут быть такими свежими, словно лепестки цветов, и такими сладостно нежными. Его сильные руки сжимали ее, доводя до изнеможения, а на его устах, казалось, еще дрожали пленительные слова любовной песни; очарованная волшебством звуков и его мужской силой, Анжелика устремилась в водоворот страсти, тщетно пытаясь услышать голос разума.
«Я не должна так поступать… Это грех!.. Что, если Жоффрей застанет нас…»
Потом все куда-то пропало. Губы мужчины приоткрыли ее уста, его страстное дыхание обожгло ее, наполнило негой, и по ее венам разлилось восхитительное блаженство. Закрыв глаза, она растворилась в бесконечном
Ей казалось, что сейчас она лишится чувств или заплачет. Заметив, что пальцы трубадура ласкают ее обнаженную грудь, которую тот незаметно высвободил из корсажа во время поцелуя, она немного отодвинулась и привела в порядок свое платье.
— Простите меня, — пробормотала она. — Я, наверно, кажусь вам чересчур импульсивной, но я не знала… я не знала…
— Чего вы не знали, сердце мое?
Так как она не ответила, он прошептал:
— Вы не знали, что поцелуй может быть таким сладким?
Анжелика встала и прислонилась к входу беседки. Убывающая луна была цвета золота и медленно тонула в реке. Должно быть, она пробыла в саду уже несколько часов. Анжелика была счастлива, невероятно счастлива. Все вокруг утратило смысл, кроме желания еще хоть раз пережить эти упоительные часы.
— Вы созданы для любви, — шептал ей трубадур. — Стоило мне коснуться вашей кожи, я понял это. Тот, кто сумеет разбудить ваше прелестное тело, приведет вас к вершинам сладострастия.
— Замолчите! Вы не должны так говорить. Я замужем, и вам это известно, а супружеская измена — грех.
— Но еще больший грех, когда такая красавица, как вы, выбирает себе в мужья хромого сеньора.
— Я не выбирала его, он меня купил.
Анжелика тотчас пожалела о своих словах, мгновенно разрушивших безмятежность момента.
— Спойте еще, — с мольбой попросила она. — Еще один только раз, и потом мы расстанемся.
Певец встал, чтобы взять гитару, и что-то необычное мелькнуло в его движениях, что-то, что смутило Анжелику. Она присмотрелась к нему чуть внимательнее и вдруг, сама не понимая почему, испугалась. Пока трубадур пел, очень тихо, с неясной тоской в голосе, она пристально его изучала.
Только что, в его объятиях, у нее на мгновение возникло ощущение чего-то знакомого, и теперь она вспомнила, что именно: в дыхании певца смешивались запах фиалок и своеобразный аромат табака… Граф де Пейрак тоже иногда жевал фиалковые пастилки… И курил… Ужасная догадка пронзила Анжелику… Только что, вставая за гитарой, мужчина как-то причудливо оступился…
Анжелика закричала, сначала от ужаса, потом от ярости, и в гневе обрывая ветки жимолости со стен беседки, стала топтать их ногами.
— О! Это невыносимо, невыносимо… Это чудовищно… Снимите вашу маску, Жоффрей де Пейрак… Прекратите этот маскарад, или я выцарапаю вам глаза, я вас изничтожу, я вас…
Песня резко оборвалась. Гитара издала скорбный стон и затихла. Под бархатной маской блестели белоснежные зубы графа де Пейрака; он хохотал.
Граф подошел к жене своей неровной походкой. Анжелику обуревал страх, но гораздо сильнее ее душила ярость.
— Я выцарапаю вам глаза, — процедила она сквозь стиснутые зубы.