Анжелика. Тулузская свадьба

Голон Анн

Анжелика и Жоффрей молчали. Они долго сидели в тишине, но когда он, едва скрывая нетерпение, привлек ее к себе, она прошептала:

— Почему вы не улыбаетесь? Вы еще сердитесь? Клянусь вам, я не хотела этого… шевалье де Жермонтаз…

— Я знаю, милая.

Он глубоко вздохнул и заговорил глухим голосом:

— Я не могу улыбаться, потому что я так страстно ждал этой минуты, что теперь мне больно. Я никогда ни одну женщину не любил так, как тебя, Анжелика, и мне кажется, что я любил тебя еще до того, как узнал. И когда я увидел тебя… Это тебя я ждал. Но ты ускользала из моих рук, гордая, неуловимая, как болотный

эльф. А я делал тебе шутливые признания и боялся, что ты с ужасом отшатнешься или посмеешься надо мной. Никогда я не ждал женщину так долго, не проявлял столько терпения. А между тем ты принадлежала мне по праву. Раз двадцать я уже готов был взять тебя силой, но я хотел не только твое тело, мне нужна была твоя любовь. И вот теперь, когда ты здесь, когда наконец-то моя, я желаю тебе всех тех мук, которые я испытал из-за тебя. Я зол на тебя, — произнес он.

Она храбро смотрела ему в лицо, которое больше не пугало ее, и улыбалась.

— Отомсти мне, — прошептала она.

Он вздрогнул и тоже улыбнулся:

— О! Ты больше женщина, чем я думал. Не дразните меня! Вы еще запросите пощады, мой обольстительный противник!

И с этого мгновения Анжелика перестала принадлежать себе. Губы, которые уже однажды опьянили ее, снова ввергли в вихрь неведомых ощущений, воспоминание о которых оставило в ее теле неясную тоску. Все пробуждалось в ней в ожидании высшего блаженства, которое уже ничто не могло остановить, постепенно оно достигло такой остроты, что Анжелика испугалась.

Едва дыша, она отстранялась, пыталась ускользнуть от его ласковых рук, каждое движение которых погружало ее в неведомое доселе наслаждение, и, возвращаясь из окутывающей ее неги, она видела перед собой звездное небо, туманную долину, где серебряной лентой струилась Гаронна. Совершенное тело Анжелики было создано для любви. Его желания стали неожиданным откровением и потрясли ее; она чувствовала себя подавленной, поверженной в этой жестокой борьбе с самой собой. Гораздо позже, уже умудренная опытом, она смогла оценить, насколько Жоффрей де Пейрак был терпелив, сдерживая силу своей страсти, покоряя ее.

Она почти не сознавала, как он раздевал ее, как положил на постель. С бесконечным терпением он привлекал ее к себе, а она с каждым разом становилась все более и более покорной, страстной, умоляющей, и в ее взгляде светилось желание. Она то ускользала, то приникала к нему, но когда блаженство, с которым она не могла совладать, достигло своего апогея, внезапная истома разлилась по ее телу. Анжелике казалось, что в сладостной неге, охватившей ее, смешались чудесное и требовательное возбуждение, всякая стыдливость была отброшена, она отдавалась самым смелым ласкам и, закрыв глаза, позволила себе плыть в чувственном потоке. Анжелика не воспротивилась боли, потому что каждая частичка ее тела яростно желала быть завоеванной. Когда они слились в любовном порыве, она не закричала, а лишь широко распахнула свои зеленые глаза, в которых отразились звезды весеннего неба.

— Уже! — прошептала Анжелика.

Растянувшись на кровати, она постепенно приходила в себя. Мягкая индийская шаль защищала ее разгоряченное тело от свежего ночного воздуха. Она смотрела на Жоффрея, и его тело казалось очень темным в лунном свете. Он налил в бокалы охлажденное вино и рассмеялся.

— Не спешите, моя милая! Вы еще слишком невинны, чтобы я мог продолжить урок. Придет время

и для долгих наслаждений. А пока выпьем! Ведь мы оба славно потрудились этим вечером и заслуживаем награды.

Он приобнял Анжелику; она пила вино и с инстинктивным кокетством преувеличивала свою усталость и свою слабость, чтобы прижаться к мужу.

Она без стеснения упивалась счастьем того, что этот мужчина, пресыщенный любовью и познавший множество женщин, сумел оценить тот дар, который она только что преподнесла ему.

Жоффрей скрывал юношескую радость под шуточными фразами, но проницательная Анжелика почувствовала, что обрела над ним власть. Конечно, она не станет злоупотреблять этим. Она будет его пылко любить, подарит ему детей и будет жить с ним счастливо под небом Тулузы!

Она подняла к нему свое прелестное лицо и подарила улыбку, всю силу обольщения которой она еще не знала, но именно в этот миг родилась на свет и расцвела новая Анжелика.

Ослепленный, граф закрыл глаза, и когда он снова посмотрел на Анжелику, то увидел на очаровательном лице тревогу.

— Шевалье де Жермонтаз, — прошептала она. — О Жоффрей! Я забыла. Вы убили племянника архиепископа!

Он ласково успокоил ее:

— Не думайте об этом. Он сам это заслужил, ведь были свидетели. Никто не вправе меня осудить. Сам архиепископ благородного происхождения, и ему остается только смириться. Бог мой! Моя дорогая, — прошептал он, — ваше тело еще более совершенно, чем я думал.

Пальцем он очертил ее белый упругий живот. Она улыбнулась и блаженно вздохнула. Ей всегда говорили, что мужчины после любовных утех становятся грубыми и безразличными…

Решительно, Жоффрей нисколько не походил на других мужчин. Он прилег с ней рядом на постель, и она услышала его тихий смех.

— Я представляю себе, что епископ сейчас смотрит с высоты своей башни на дворец Веселой Науки и обрекает меня на адовы муки за мою распущенную жизнь. Если бы он знал, что в это самое время я вкушаю плоды «греховных наслаждений» с моей собственной женой, союз с которой он сам благословил!..

— Вы неисправимы. Он прав, что смотрит на вас с подозрением, ведь если есть два способа что-либо сделать, вы обязательно придумаете третий. Так, вы могли бы или совершить адюльтер, или благоразумно исполнять свой супружеский долг. Но нет! Надо было так обставить свою брачную ночь, чтобы я чувствовала себя грешницей в ваших объятиях.

— Очень приятное чувство, не правда ли?

— Замолчите! Вы дьявол! Признайтесь, Жоффрей, что если вы легко выпутались, то большая часть ваших гостей этим вечером не смогут похвастаться тем же! С какой ловкостью вы их вовлекли в то, что монсеньор называет распутством… Я не уверена, что вы человек… безопасный!..

— А вы, Анжелика, вы восхитительная обнаженная аббатиса! И я не сомневаюсь, что в ваших объятиях моя душа заслужит прощение! Давайте не будем отвергать наслаждения, которые дарит нам жизнь. У многих народов другие обычаи, и при этом они не менее великодушны и счастливы. Часто под нашей прекрасной одеждой скрывается грубость сердец и невежество мыслей, а я мечтаю увидеть, к своему удовольствию, что мужчины и женщины станут более благородными и прославят Францию своим изяществом. Я рад этому, потому что люблю женщин, как и все прекрасное. Нет, Анжелика, сокровище мое, я не испытываю угрызений совести, и я не пойду на исповедь!..